Каждый в нашей семье кого-нибудь да убил - Бенджамин Стивенсон

И вот я рядом с телом. Это был Джереми. Он лежал на спине, глаза закрыты. Волосы опалены, щеки в одних местах обожжены, в других испачканы пеплом. Грудь очень медленно поднималась и опускалась. Я присел рядом с ним. А что еще было делать?

– Кто здесь? – шепеляво произнес Джереми, сломанная челюсть дрогнула, почерневший от крови язык облизнул губы.

– Эрнест… твой брат.

Некоторое время стояла тишина.

– Тебе иногда снится, что ты задыхаешься? – спросил он.

– Бывает, – признался я.

Теперь ясно, откуда это взялось: пепел, удушье, пытка – вытесненная в подсознание психическая травма от сидения запертым в машине просачивалась наружу и давала о себе знать. Он не мог этого помнить, но тем не менее воспоминания пузырились в нем и захватывали его целиком. Я начинаю задыхаться, когда злюсь.

– О’кей. – Джереми как будто обрадовался. Тому, что я такой же, как он, вероятно. Только это ему и нужно было знать.

Вдруг он захрипел. И его грудь перестала вздыматься.

А потом, только я собрался уходить, он задышал снова.

Я перевел взгляд с брата на желтый танк Гэвина. Там стояла группа людей, лишь некоторые из них были со мной одной крови и еще меньшее число носили мою фамилию. Они ждали меня. Коллекция дефисов, префиксов, фамилий по браку, бывший тот-то, приемный того-то. А рядом со мной лежал и боролся за жизнь еще один Каннингем.

Мне так хотелось жить семьей, заставить Эрин, чтобы она подарила мне ребенка, что я забыл о семье, которая уже была у меня. Семья – это сила тяжести. Теперь я понял слова, которые сказала мне София в самом начале этой истории. Семья – это не те люди, кровь которых течет в твоих венах, это те, за кого ты готов пролить свою.

– Мы можем ехать, – сказал я, с трудом забираясь по ступенькам в снегоход.

К моменту моего возвращения все уже забились внутрь. Гэвин завел мотор, и тот разрубил ночной воздух своим пробуждающимся кашлем.

– Что случилось? – спросила Кэтрин, когда я сел рядом с ней.

– Я подошел к нему, и он перестал дышать.

– Просто перестал дышать?

– Просто перестал.

– Он мертв? – спросила Одри.

В ее голосе слышалась надежда, но на то, что Джереми жив или что он умер, я не мог определить.

– Да.

– Ты уверен?

– Да.

– Почему?

– Он перестал дышать. Поехали домой.

Табличка «Продается» была воткнута в землю с кособокой леностью, происходившей от небрежности исполнителя поручения. Джульетта пришла помочь упаковать мои последние вещи. Мы с Эрин решили, что самый лучший путь вперед, если мы хотим начать с чистого листа, – это продать дом и оставить позади все, что с ним связано. Я встретил Джульетту внутри, только что завершив завтрак, который оказался фантастически не событийным.

Джульетта отперла дверь. Дом выглядел ободранным, призраки мебели оставили темные тени на выгоревшем от солнца деревянном полу. Последние коробки с вещами стояли на чердаке. Джульетта опустила лесенку и забралась наверх. Я занял внизу позицию ловца мусора. Она передала мне несколько коробок, а за ними небольшой чемодан на колесиках, удобный для аэропорта, но не подходящий для горнолыжного курорта. Когда я наконец добрался до дома – после полицейского участка, больницы и кучи журналистов, – у меня не было ни сил, ни желания разбирать его.

Разумеется, спортивную сумку с самого верха я вытащил. Маколи так и не забрали ее. Они смирились с тем, что фотографии утрачены, но продолжали нанимать аквалангистов и посылать их в озеро, надеясь поднять со дна гроб. Я искренне желал им успеха, пусть они наконец устроят похороны дочери, чего всегда хотели. Я всем рассказал про деньги, и мы решили, что с ними делать, все вместе, семьей. Половину отдали родителям, братьям и сестрам Люси, а также заплатили за ее похороны. Остальное решили разделить. Я отказался от своей доли, решив, что уже истратил ее.

Похороны Майкла вышли короткими, холодными и гнетущими. Но это не его вина. Погода не проявила к нему благосклонности. Я проверил гроб, прежде чем его опустили в землю. Прощание с Люси организовали ее родные. Оно было трагическим, скорбным и прекрасным. Церковь была переполнена народом, и мне потребовалось некоторое время, чтобы разобраться почему, но загадка решилась сама собой: никогда еще мне не предлагали столько возможностей для развития бизнеса на церемонии прощания с покойным. И хотя Люси уже нет с нами, я теперь вполне уверен, что на прошлой неделе ее повысили до помощника вице-президента по Океании.

Энди и Кэтрин никогда не были так нежны друг к другу, а Кэтрин никогда еще не выглядела такой спокойной. Энди и теперь остается парнем, поверх плеча которого вы смотрите в баре в поисках кого-нибудь поинтереснее, но теперь, став свидетелем того, как он свернул кое-кому челюсть, я готов выслушать минут пятнадцать занудного разговора.

Оказалось, что София больше других пострадала во время пожара, и в конечном итоге это пошло ей на пользу. Догадайтесь, чем ей снимали боль? Оксикодоном. Ее кровеносная система получила алиби, коронер ничего не добился бы, отправив ее сдавать анализы, так как они ничего не доказывали. Суд признал, что она действовала так, как и должна была. Кэтрин приглядывает за ней, и София поправляется. Они почти подружились.

Марсело, Одри и я раз в неделю обедаем вместе. Одри встает из-за стола гораздо реже, что мило. Скоро я приглашу Эрин, она навсегда останется частью семьи, как бы ни обстояли дела с кресалом. «Развод» – слово страшное и официальное, но мы движемся к нему командой, как это ни смешно. Мы с Джульеттой лучше узнали друг друга во время рекламных туров, после того как она подписала договор на книгу об этой истории. Ее произведение называется вроде бы «Отель ужасов». Мой издатель пытается выжать из меня текст на месяц раньше, чем закончит свое творение Джул.

Что еще?

Полагаю, есть несколько формальностей, которые нужно завершить.

Вы, вероятно, считаете, что моя мать никого не убивала. И у вас есть на то основания. В ответ я скажу, что обещал преподносить вам правду такой, какой знал ее в тот момент. Я также говорил вам, что не совершал намеренно грамматических ошибок. Вероятно, я мог бы привести такой аргумент: запертая машина в жаркий солнечный день стала концом для Джереми Каннингема. А моя мать виновна в окончании одной его жизни и появлении новой, в которой он видел сны, что задыхается. Где кончается Джереми и начинается Черный Язык, решать вам. По крайней мере, таково мое объяснение. Литературные достоинства такой аргументации мы можем обсудить позже. Напишите моему агенту по электронной почте.

А почему у меня и Энди есть отдельные главы? Не знаю, что сказать вам на это. Энди ударил Джереми. Я бы сказал, это был смертельный удар. Джереми получил ожоги, потерял много крови и, очевидно, умирал на снегу от полученных ран, когда я подошел к нему. А я? Адвокат советует мне быть здесь поосторожнее. Все, что я рассказал вам, – правда. Когда мой брат умер, я сидел рядом с ним. И вы можете сами делать выводы.