Рюбецаль - Марианна Борисовна Ионова

вся эта реалистическая психологическая труха век будет не нужна!

Кирилл: Она мне и сейчас не нужна! А на вашу премьеру приду обязательно!

Денис (он уже завелся): Это гиньоль! Стихия, безумие! Все взаправду! У нас кровь настоящая! Не моя, конечно! На бойне закупили! Как в перформансах «венских акционистов»! Как у Кастелуччи! Хотя насчет Кастелуччи не хочу врать, не помню!..

Театр. Идет спектакль.

Царь Максимилиан (в золотом, распахнутом на голой груди ватнике, золотых ватных штанах и золотой бумажной короне): Сяду на трон, воцарюся, возьму в руки скипетр и державу, на голову царскую корону и буду судить по закону – правых, неправых, виновных, невиновных. Правых буду на волю выпускать, виновных буду по тюрьмам сажать. Буду судитъ царей, царевичей, королей, королевичей и своего непокорного сына Адольфа[22].

Богиня Венера (в красном латексном корсете): А вот и я, дерзкая кумирицкая богиня, странствую по чистому полю, по широкому раздолью, ищу встречного и поперечного, с кем бы я могла побиться-порубиться. О, если б я царя Максимилиана увидала, я бы его сбила, срубила и труп его в огне спалила.

Царь Максимилиан: Дети, вы знаете, я овдовел, а вы у меня осиротели. Хочу жениться на дерзкой богине: она желать желает, только повергает нас дерзким кумирическим богам и золотым статуям. Поверуйте!

Рыцари (в таких же, как у царя, ватных штанах, но не золотых, а обычных, и без ватников, зато с галстуками): Веруем.

Царь Максимилиан: Божитесь.

Рыцари: Божимся.

Адольф (в одних только белых джинсах): Не божусь я, не клянусь я отцовским дерзким кумирическим богам и золотым статуям.

Царь Максимилиан: Любезный Адольф, сын мой, страшись моего родительского гнева, поверуй и поклонись нашим кумирическим богам.

Адольф: Я ваши кумирические боги повергаю себе под ноги, в грязь топчу, веровать не хочу. Верую в Господа-Нашего-Исуса-Христа и целую Его в уста. И содержу Его святой закон.

Голые кумирические боги, они же скоморохи, понарошку сражаются двумя ракетами, напоминающими фаллосы, на них же, скрещенных иксом, они затем распинают царевича – после того как колесовали его на лотерейном барабане. Венера с помощью Аники-воина (он в камуфляже) побеждает бога Марса (в красном плаще и красных трусах) – его играет тот же актер, что и царя Максимилиана. Аника-воин хочет покарать царя за убиенного царевича, но его утаскивает на аркане Смерть (ее играет та же актриса, что и Венеру, только в черном корсете). Солдаты царя Мамая, явившегося завоевать царство Максимилиана, подвешивают его рыцарей вниз головами на крюках, затем «расстреливают» из водометов темно-коричневой жидкостью, и те превращаются в горящие факелы – это проекция, изображение огня. На самого царя Максимилиана по золотому желобу, появляющемуся откуда-то из задней стены, стекает белая масса. Исполинский рыцарь, ходячее – правда, с трудом: его изображают два актера, один сидит на плечах другого – Возмездие, ударяет оплывающую фигуру со всего размаха деревянным мечом, и та валится, как мешок.

После каждой «казни» молодцы-скоморохи выплескивают на сцену кровь из ведер и «моют» ее швабрами. Некоторые зрители нарочито громко встают с мест и начинают двигаться к выходу. Позади Кирилла – он сидит в одном из первых рядов – слышны выкрики «Безобразие!», «Докатились!» и тому подобные, легко представимые. Пронзительный немолодой женский голос: Это порнография насилия!

Почти такой же голос: Да просто порнография!

Вначале режиссерские приемы и образные решения кажутся Кириллу уж слишком лобовыми, грубыми не столько даже в прямом, сколько в переносном смысле. Не потому, что он может сравнить это зрелище с чем-то более изощренным – театрал из него как из новорожденного, – а потому, что чересчур все доходчиво, по крайней мере до него.

Но то, что он видит перед собой, настолько не имеет ничего общего с тем, что он видел раньше, насколько, наверное, то, что видит упомянутый новорожденный своим прорезавшимся зрением, ничего общего не имеет с двойной тьмой слепоты и материнской утробы. Хотя банальным шоком новизны и непривычности дело не исчерпывается, и не исчерпывается далеко. Кириллу кажется или, лучше сказать, им ощущается так, будто он смотрит не из реальности в мир вымысла, а из вымысла, довольно убогого, – в реальность, и его младенческое зрение прорезалось для этой реальности на очень короткое время, а потом – снова слепота. Поэтому, начиная примерно с мученичества Адольфа, Кирилл не отрывает взгляда от сцены. Впрочем, это клише, «не отрывает взгляда», в данном случае просто кощунственно и несуразно. Разве возможно оторваться от реальности, разве можно перестать ее видеть, если ты зряч и если это реальность? Такое однажды уже было с Кириллом, когда он впервые попал в Минералогический музей. Он ни о чем не думает и ничего не чувствует. Он во власти превосходящей его силы. Если бы Кирилл раздвоился и посмотрел на себя со стороны, он испугался бы своего остекленевшего взгляда. И не только взгляда.

Девушка, сидящая рядом с Кириллом: Ой, у вас кровь…

Кирилл (не отводя глаз от сцены): Да, крови много…

Девушка: Да нет! У вас – кровь!

Своим платочком она промокает кровь у Кирилла под носом, Кирилл, словно очнувшись, отдергивается.

После спектакля, в гримерке.

Денис (бледный и мокрый, переодеваясь): Ну как?

Кирилл: Это… Это просто… Я слов не нахожу. Ты гений.

Денис: Это Осьмынин гений. И Рутковский, который царя играл, он ведущий актер в труппе, на него специально ходят.

Кирилл: Я могу что-нибудь для вас сделать? Ну, для театра? Если наша партия пройдет в Мосгордуму…

Денис: А, ты же в политику подался, я забыл…

Кирилл: … Например, можно добиться, чтобы для театра построили новое, современное здание.

Денис: Я Осьмынина спрошу. Насчет того, чем ты в Мосгордуме можешь быть полезен.

Кирилл (не слыша подкола): А я могу присутствовать на репетициях?

Денис: Спрошу, спрошу.

Актриса, исполнявшая роль Венеры, заглядывая в гримерку: Можно?

Денис: Конечно! Заходите! Это Вика, а это Кирилл, мой одноклассник.

Вика (подавая Кириллу руку): Дерзкая богиня Венера.

Денис: Вика очень нам помогала советами…

Вика: Старуха наставляла молодежь.

Она улыбается, Денис смеется, Кирилл неуверенно усмехается, еще держа руку женщины в своей.

По умолчанию, а может с благоволения Осьмынина Кирилл становится в театре своим человеком. В офисе штаба он теперь надолго не задерживается, зато в театре проводит все свободное время. Иногда он помогает рабочим сцены, выполняет хоть и мелкую, но требующую мускульной силы работу. Спустя месяц его знают уже все, от актеров до уборщиц, как минимум в лицо. Вика оказывается совсем не похожей на дерзкую кумирицкую богиню, и Кирилл замечает, что слегка этим