Посвященная. Как я стала ведьмой - Аманда Йейтс Гарсиа

три убьет тебя», – сказала она. Жрецам, я уверена, было сложно обернуть пророчество в пользу Нерона. Но это оказалось правдой. В конце концов семидесятитрехлетний старик убил Императора. Но в то время, разъяренный ее дерзостью, Нерон сжег Оракула живьем.* * *

На паромной переправе на Крит я обрызгиваю себя эфирным маслом лаванды, и меня мучает вопрос о закономерности женской бессодержательности. Неужели все в жизни женщины происходит согласно этой закономерности? Я не взяла на завтрак печенье, так как не хочу получить «женско-закономерный» диабет. Поедая шоколадный круассан, мама настаивает, что сладости, жиры и еда в целом не являются причиной диабета. Меня беспокоит, когда она озвучивает подобные идеи, поскольку я чувствую, что должна подвергнуть сомнению все остальное, что она произносит и во что я верю: ее мысли о спиритуализме, ее идеи о феминизме и истории, которые я люблю и которыми восхищаюсь. «У тебя либо есть диабет, либо его нет, и ты ничего не можешь поделать с этим», – говорит она, откусывая кусок пахлавы, такой же большой по размеру, как один из золотых голубей Афродиты. Я ей не верю. У каждого в моей семье есть диабет. Перед смертью моей бабушке пришлось ампутировать ноги из-за диабета, но я сказала себе, что смогу это остановить. Неврология штопором ввинчивается в ступни моей матери, словно она – обвиняемая в ведьмовстве в Средневековье. В Афинах я наблюдала, как она ковыляла по мощенным булыжником улицам, опираясь на трость, борясь с расстоянием между достопримечательностями в этом древнем, удобном для ходьбы городе, построенном до того, как кто-то хотя бы задумался об автомобилях; городе, в котором людям приходилось носить на голове керамические чаши, наполненные водой, поднимаясь вверх по склону холма. Это больно видеть, но я утешаю себя тем фактом, что в последний раз, когда я сдавала анализы на уровень сахара в крови около года назад, он был удовлетворяюще низким – семьдесят три.

Мы прибываем в Ираклион и поднимаемся на крышу отеля «Олимпик» на церемонию открытия нашего паломничества по минойскому Криту, посвященного Богине и проводимого йельским ученым Кэрол Крайст. Моя мама – фанатка ее работы, поэтому она организовала для нас поездку.

Двадцать женщин сидят в круге: адвокаты, профессора колледжей, травники, социальные работники, художники, писатели, учащиеся аспирантуры, студенты, певцы, студенты семинаров, все в возрасте от двадцати пяти до семидесяти пяти; основная масса, что неудивительно, состоит из более старшего поколения.

Пока мы знакомимся друг с другом, я наблюдаю за стрижами, стремительно носящимися бесконечными кругами над Средиземноморьем. Неужели стрижи не устают? Они никогда не отдыхают. Они живут, чтобы летать. Стрижи похожи на ласточек, но они никогда не садятся на землю, они даже спят в воздухе, крутясь в бесконечных спиралях над белыми шпилями этого древнего города, названного в честь героя-завоевателя Геракла.

Мы излагаем свою родословную. «Я Аманда, дочь Люсинды, дочери Патрисии, дочери Лилы, дочери Марианны, дочери Эммы…» – я перечисляю длинную линию женщин, имена некоторых из них знакомы, многие незнакомы, – и так дохожу до первобытной Ив в Африке.

Ведущая программы нашего тура, Кэрол, семидесятилетняя блондинка, высоченная, словно амазонка, одетая в фиолетовую соломенную шляпу и обильно усыпанная золотыми украшениями, объясняет нам, что на острове Крит, до эпохи героев и войн, возможно, был золотой век, когда жрицы правили, находясь в священных убежищах, таких, как кносское – его мы посетим на следующий день. Она рассказывает, что женщины изобрели земледелие, ткачество, керамику и поэзию. Во времена неолита женщины ценились за свой интеллект и поэтому обладали большой властью. Крит был последним местом процветания этой культуры, так как находился далеко от полчищ индоевропейских захватчиков.

На следующий день мы посещаем священный центр Кносса, древний комплекс святынь, внутренних двориков и палат для прорицания. Я осматриваю то, что осталось от фресок: минойские жрицы танцуют в многоярусных льняных юбках, окрашенных в красный, словно клубника, словно кровь; змеи сворачиваются кольцами между их грудей и вокруг запястий, нашептывая секреты Земли. На фресках и статуэтках Кносса люди и животные всегда улыбаются. Улыбаются и жрицы, танцуя; их длинные черные волосы изгибаются дугой навстречу солнцу. Они держат музыкальные инструменты – лиру, лютню – или стоят, воздев руки в радостном чествовании. Даже мужчины танцуют и несутся вскачь, перепрыгивая через улыбающихся быков, неся подношения из рыбы и чаши с вином Богине.

В музее мы видим золотые монеты, кольца и прочие предметы, изображающие «явление Богини» – момент, когда Богиня произошла из земли. Пчелы кружатся в экстазе над сочными золотыми цветами. Как и пчелы, Богиня появляется, паря над своим священным деревом, его фрукты спелые, мясистые и налитые соком. Внизу ее жрицы танцуют, исполняя обряды, полные ликования. На всем протяжении истории древнего мира Богиня часто ассоциируется с рощами деревьев. У шумеров жрицы богини Ашеры носят длинные шерстяные плащи, инкрустированные белыми спиральными раковинами и ляпис-лазурью. Они поклоняются ей в рощах. В действительности на греческий Ашера переводится как роща. Когда пришли христиане, они вырубили деревья Ашеры и сказали тем, кто ей поклонялся, что их священные рощи – это пережиток прошлого, что Эдемского сада больше не существует. Помимо этого, в саду водилась змея, несущая зло.

Кэрол тщательно следит за тем, чтобы называть древние места, которые мы посещаем, «святыми центрами», а не «дворцами», как они называются обычно. Нет доказательств тому, что эти святые центры управлялись королями, нет подтверждений и тому, что была какая-то концепция «правил» или отдельный класс социума, насколько мы вообще можем об этом судить. В минойских святых центрах половина поселения занималась работой в хранилищах зерна, вина и оливкового масла, собранных в окружавших их поселениях, чтобы затем раздавать всем нуждающимся.

Когда бы ты ни столкнулся с королями, ты находишь воинов – их великие дела записаны и воспеты бардами, нарисованы на фресках или выгравированы в обелисках. В конечном итоге, королям нужен кто-то, кто будет защищать их сокровищницы. Но у минойцев нет никаких произведений искусства, восхваляющих воинов, – только танцующие жрицы, женщины, играющие на лютнях, люди, радостно прыгающие через быков, и счастливые животные, громко кричащие и улыбающиеся.

Когда с севера пришли микенцы, они принесли с собой на Крит воинственную этику. Они разрушили храмы Богини и использовали камни для возведения собственных святынь, посвященных своим богам. Жестокость просочилась в критское искусство: мужчины борются, раня друг друга мечами, протыкая львов, которые рычат и гримасничают. Появились воины, насилующие женщин, мародерствующие в селах, расхищающие богатства. Вместе с микенцами в древних археологических местах Крита появились и гробницы воинов. Индоевропейские захватчики спустились с севера с факелами, зажженными молниями небесных богов. У воинов не было искусства, но они оказались очень изобретательны в плане оружия. Их сияющие