Спящий мореплаватель - Абилио Эстевес

Это было лишним: она ждала его.

Она знала шаги Хуана Милагро, как знала шаги всех персонажей, населяющих этот дом и бродящих по страницам книги (книги, которую она напишет). Поэтому она прекрасно различала твердые и властные шаги, которыми Хуан Милагро ходил по дому, его манеру открывать и закрывать двери (даже когда он делал это со всей возможной осторожностью), прикасаться к предметам так, как будто все они ему принадлежали или, в конце концов, будут когда-нибудь принадлежать. Полная противоположность Яфету. Невозможно быть более непохожими, чем Яфет и Хуан Милагро. Не только потому, что один был блондином, а другой мулатом, потому что в жилах одного бежала кровь с севера, из Массачусетса, а в жилах другого — с юго-востока, из Гвинейского залива. Нет, это не было связано с цветом кожи. Или, во всяком случае, лишь начиналось с различия в цвете кожи, чтобы затем уйти очень далеко от данного обстоятельства. Яфет символизировал отсутствие. Хуан Милагро — присутствие. Если Яфет избегал взглядов и виртуозно владел умением исчезать, испаряться, превращаться в дым, Хуан Милагро умел делаться осязаемым, быть рядом, достигать такой материальности, которая одновременно была привлекательной и вызывающей. С кожей такого цвета, как у него, и его гигантским ростом он не мог не быть надежным, вопиюще присутствующим, властным, даже не желая того. Мягкий и нежный, он был телесным и дерзким, несмотря на всю свою мягкость и нежность. Каждое его действие было весомым и значительным. Никогда, даже во сне, он не мог обрести и не собирался обретать призрачную легкость, воздушность, к которой так стремился Яфет. И еще, как и следовало ожидать, каждому из них был присущ свой запах. Как и у Яфета, у Хуана Милагро был свой, особенный запах. Пот мулата пах лесом. Хуан Милагро пах так, как в воображении Валерии пах лес. Когда Хуан Милагро приближался, Валерия, как по волшебству, перемещалась от моря в лес. Если он был рядом, как сейчас, девушка ощущала не морской бриз, а полевой ветерок, пахший влажной древней землей, ветер, бродивший в кронах пальм, среди стволов марабу, в мангровых зарослях, в траве и деревьях.

— Можно я побуду здесь? — должно быть, спросил он.

И она, как мы уже знаем, ожидавшая его, нуждавшаяся в нем, должно быть, подвинулась, расцепила руки и мягко похлопала ладонью по полу рядом, говоря таким образом: «Да».

Он закрыл дверь на щеколду.

И мы можем быть почти уверены, что он растянулся на полу рядом с ней.

Там, снаружи, как и прежде, яростно задувал ветер. Ураган бичевал старый дом, ожесточаясь тем больше, чем уязвимее он казался. Возможно, Валерия, в отличие от дома, казалась и чувствовала себя уверенной. Многое указывало на то, что она вдруг поняла, что кто-то (и это был не Господь Бог, и он очень походил на Хуана Милагро) готов ее защитить. Да, впервые за много часов она почувствовала в этом уверенность.

— Какой ты земной, Хуан Милагро, несгибаемый как дерево или как скала!

Произнесла она эти слова или только подумала и не сказала?

Так или иначе, теперь она прогнала кошку. Она поняла, что кошка ей больше не нужна. И не заметила, что потревоженное животное устроилось у больших босых ступней Хуана Милагро. И мулат нарушил молчание:

— Я хотел, чтобы ты знала.

Он не закончил фразы, и это было не нужно.

Ветер за окном заглушал слова и делал их лишними.

Может быть, Валерия открыла глаза и с удивлением посмотрела на книгу Фланнери О’Коннор? Положила ее на кровать? А Хуан Милагро, возможно, смотрел в потолок, подложив под голову сцепленные на затылке руки? Он по-прежнему был без рубашки, в рабочих штанах, запачканных землей и песком, почерневших от угля и обрезанных по колено. Может, Валерия посмотрела на его темные подмышки, гораздо более темные, чем все остальное тело, с редкими перекрученными волосками, и ей захотелось прижаться лицом к этой подмышке, понюхать ее, слиться с телом этого мужчины, такого надежного, такого уверенного в себе, и забыть, по крайней мере на время, о побеге Яфета, о циклоне, о доме, о пляже, забыть обо всем, или не забыть, а просто поверить, что должно быть какое-то решение для всего этого кошмара?

Возможно, она снова легла и прижалась к телу Хуана Милагро, и почувствовала щекой редкие перекрученные волоски и едва ощутимую влагу, пахнущую потом с примесью гари, дождя и ила. Она подумала, что на нем мог остаться запах зловонной жижи, дерьма дяди Оливеро. Но это ее совершенно не волновало.

— Не нужно бояться, не нужно ничего бояться.

Это он ей сказал? Это было, во всяком случае, то, что она услышала.

Валерия покачала головой:

— Все уже прошло, не беспокойся, все прошло, и я не боюсь. Просто меня кое-что тревожит.

Он посмотрел ей в глаза, посерьезнев. Может, он расцепил руки и обнял ее, провел рукой по ее спине, прижал к себе? Может, в этот момент Валерия поняла, что значит чувствовать себя уверенной?

— Что тебя тревожит?

— Государство в Субэкваториальной Африке под названием Ангола.

Ее бедра ласкали не просто руки. Как будто ее бедра ласкало множество рук. Никто и никогда, ничья рука, кроме ее собственной, не заходила так далеко.

— Мы пропустим эту статью в энциклопедии и перейдем сразу к следующей, вот увидишь, доверься мне, — сказал он.

Вполне вероятно, что в этот момент в памяти Валерии снова всплывет позапрошлая ночь и море и что она увидит Яфета на веслах и удаляющийся от берега «Мейфлауэр».

Однако, пока руки Хуана Милагро открывали Валерии изгибы ее собственного тела, что-то менялось в образе Яфета, уходящего в море. Ей казалось, что теперь она видит в нем нечто победное. Или это не воспоминание изменялось, а сама Валерия и ее манера вспоминать?

Валерия провела рукой по твердой гладкой груди Хуана Милагро. Возможно, поцеловала его подмышку и попробовала эту влагу со вкусом земли, дождя и угля, который остался на ее губах.

— Что значит Ангола, где это?

Он махнул рукой:

— Там, на юге.

— Я не хочу на юг.

— Нет, мы с тобой поедем на север.

И он, наверное, повернул к ней лицо и посмотрел на нее кроткими, затуманенными страстью, слегка грустными глазами. И логично предположить, что их губы соединились и тела тоже. Он проник в нее с такой же легкостью и уверенностью, с какой выходил из одной комнаты и входил в другую. Валерии казалось, что ее тело превратилось в комнату, в которую можно войти.

И когда он снова заговорил, она не слушала, стараясь лишь поймать его дыхание, далекий запах алкоголя и сигарет в дыхании Хуана Милагро.

— Я найду для тебя север, — сказал он убежденно, — и он будет твоим, я тебе обещаю, и, если «Мейфлауэр» не найдется, я сделаю новый «Мейфлауэр», еще лучше.

— Только не Ангола.

— Ангола — никогда.

И конечно, не услышав ничего больше, она позволила ему целовать себя.