Канцелярская крыса - Константин Сергеевич Соловьев

к столу, пуская слюну, кто-то, отвалившись к стене, бессмысленным рыбьим взглядом водил по сторонам. Кто-то и вовсе лежал на полу, но, судя по всему, его сотрапезники ничуть за него не переживали.

Здесь не было сладковатого запаха опиума, не звенели бутылки. Только рыба. Это было похоже на какую-то извращённую модернистскую пародию на ресторан рыбной кухни.

На грязных, захватанных руками, тарелках лежала рыба. Столы были засыпаны чешуёй и рыбьими головами, взгляды которых казались не более осмысленными, чем у самих едоков. Кто-то рвал пальцами податливое рыбье мясо и запихивал его в рот, жадно урча. Другие непослушными губами обсасывали кости. На глазах у Герти человек в драном пиджаке, отвалившись от стола, запрокинул голову и стал пускать пузыри из слюны. Поразительно, но в этот момент он и в самом деле выглядел как рыба. Огромная рыба, на которую натянули человеческую одежду и выволокли на сушу.

И он, и все прочие.

Они казались… Герти задохнулся от отвращения. Плавающими. Как если бы их рассудок был оторван от тела и погружён в жидкую среду. Океан. Безбрежные водные просторы. Шелест волн. Прекраснейшая симфония, которую океан — самое древнее существо на планете — исполнял для истинных своих слуг. Герти замутило. На краткий миг он ощутил нечто похожее. Чувство безграничной свободы. Ласковое прикосновение воды. Лёгкую щекотку густых водорослей.

Это было омерзительно. И чарующе. Как будто он одновременно прикоснулся к самой возбуждающей и самой гадкой вещи на свете.

Они и в самом деле плыли. Освобождённые рыбой, они окунулись в невидимый океан собственных эмоций, и теперь их вели в неведомую сторону потоки никому не известных течений.

Герти глядел на них, не в силах оторваться от этого жуткого полотна, которого, кажется, коснулся Иероним Босх собственной персоной. Люди-рыбы. Люди-обитатели океана. Люди, ставшие чем-то другим.

Иллюзия была столь полна, что Герти стало казаться, будто сходство между людьми и рыбами ещё более глубокое, чем это возможно. В прорехе рубахи одного из едоков ему померещился перламутровый блеск рыбьей чешуи. Ужасный, мучительный, морок. Глаза другого утратили радужку, став по-рыбьи прозрачными. У третьего, как будто, между грязными всклокоченными волосами угадывались жёсткие рыбьи гребни…

— Не пяльтесь, мистра, — шепнул Муан, — Невежливо. Сворачивайте к стойке.

— Какой ещё стойке?

— Матау. Направо. И держитесь попроще.

Стойка здесь и верно была. Она выглядела пустой, никаких бочонков с пивом, никаких бутылок. Зато имелся бармен, тощий, насторожённо глядящий мужчина в парусиновом жилете, с прилипшим к губе окурком. Когда он открыл рот, блеснул металл — добрая половина его зубов была железной.

— А, ты. Помню. Как тебя… Меани? Муно?

— Муан.

— Помню. Брал рыбёшку вчера. Понравилась?

Муан изобразил на лице блаженство. Несмотря на ограниченные мимические возможности, гримаса получилась достаточно убедительной.

— Ещё бы не помнить. Отличный товар, Щука, всю ночь плавал.

— То-то. У меня без обмана. А это что за тип?

— Этот со мной. Я ему рассказал про твою рыбку. Тоже хочет отведать.

Герти попытался опереться о стойку с самым непринуждённым и естественным видом. Как если бы был в подобных заведениях не раз.

— Давно ищу хорошей рыбы. Нет нынче хорошего товара. Недавно взял на пробу, оказалась дрянь. Чувствовал себя так, будто в ночном горшке у шотландского пастуха плаваю.

Щука одобрительно сверкнул зубами. Был он молод, не старше самого Герти, но держался так, будто был не меньше, чем губернатором. И верно, чем-то похож на щуку. Резкий в движениях, тощий, хищный, и взгляд стелящийся, с ленцой…

— Много понимаешь в рыбной кухне, живец? Тогда устраивайся поудобнее. Здесь тебе мормыш не продадут. Чего изволят господа? Корюшки? Свежая, высохнуть не успела.

Герти поморщился с видом записного ресторанного обозревателя, которому предложили холодной овсянки.

— Ты это брось, Щука. Корюшка для безусых юнцов, которым лишь бы на мелководье поплескаться. Нет, брат, корюшку нам не предлагай. Открывай садок пошире!

Этим он заслужил исполненный уважения взгляд хозяина.

— А ты и верно знаток, я вижу. Ну что же, жёлтого окуня тогда?

— Уже лучше. Но не по мне. Не люблю пресное. Я так считаю, рыба без соли — это как девчонка без доек. Ещё что есть?

— Марлин?

— Может быть. Но не сегодня. Ты не бойся, деньги имеются. Хочется вкусной рыбки. Понимаешь? Вкусной.

— Вкусной?.. — Щука прищурился, и тон его голоса сделался благожелательным и уважительным, как у официанта из лучшего ресторана, — Балык имеется особенный. У японских рыболовов оторвал…

Герти щёлкнул пальцами.

— Превосходно. Вот его и дай.

— Сию минуту, ваше высокопреосвященство! Только деньги вперёд. Правило.

Повозившись с застёжкой потайного кармана, Герти извлёк пару скомканных банкнот. Удивительным образом их вид успокоил Щуку. Настолько, что его улыбка стала почти искренней, хоть и тревожно сверкающей металлом.

— Прошу.

На залапанную поверхность стойки он водрузил деревянный поднос, а на него кусок балыка, узкий и розовато-серый. Судя по запаху, балык был лежалым, и от одного его запаха Герти стало нехорошо. Но, пересилив себя, он втянул носом воздух, изобразив на лице выражение искренней заинтересованности.

— Пахнет недурно… Хотя во льду с неделю лежал, не меньше.

— Первый сорт, — сказал Щука, обнаруживая даже некоторое кокетство, — Сейчас.

Из его кармана металлической птицей выпорхнул складной нож. Щелчок, и синеватое лезвие мягко вспороло по всей длине рыбью плоть. Щука извлёк из балыка нож, лезвие которого мягко блестело, и провёл им по языку. Глаза его на миг затуманились.

— Настоящий товар, — сказал он, предлагая нож Герти, — Не каждому по карману. Но раз ты знаток… Пробуй.

От одной мысли о том, что придётся облизать испачканное в тёмных рыбьих потрохах лезвие, Герти ощутил в желудке волнение сродни зарождающемуся шторму в мелком водоёме.

— Я… позже распробую, — сказал он через силу, — Там и видно будет.

Он украдкой подмигнул Муану. Тот, по счастью, условленный сигнал распознал мгновенно.

— Слушай, Щука… Чуть не забыл. Помнишь, я вчера про одного парня спрашивал?

— Это какого? Стиверса?

— Он самый. Мне б с ним парой слов перекинуться. Он ещё тут?

— А куда ж денется. Тут он и есть. Только нырнул он.

— Ты мне леску не трави, — Муан немного навис над Щукой, отчего тот стал казаться меньше, чем прежде, — Говорю же, дело к нему есть. Так где?

— Да он с концами нырнул. Где же ему быть? Там. Только брось ты это дело. На дне он. Смекаешь?

Щука кивнул в сторону двери, которую Герти, с отвращением глядевший на балык, только сейчас распознал в стене. Дверь была заложена массивным засовом и казалась даже крепче той, что снаружи притона. А ещё Герти заметил, что кивок предназначался не только им. Бугай с лупарой, что нёс караул возле входа, заметно насторожился. И это было недобрым знаком.

— Мотыль чёртов, — бросил Герти, махнув рукой, — Да и ладно. Пошли, Муан, рыбки отведаем.

Место он занял с определённым расчётом, неподалёку от стойки, но наособицу от прочих столов. Поднос с куском балыка казался тяжёлым, как чугунная сковорода. Неся