Хемлок, или Яды - Габриэль Витткоп

Что ж, придется самому убеждать Карла И, что отравительницу необходимо все-таки арестовать. Он вздохнул и положил письмо брата на пирамидку из горного хрусталя: та сверкнула бриллиантовым перстнем в настенном зеркале, которое послало радужный зайчик к потолку, где восседал на облаках прекрасно выписанный в перспективе Зевс.

В этом деле было много всякой суеты. Мари-Тереза использовала все свои связи, чтобы заполучить оффемонское поместье. В феврале, а затем в марте король дважды повелевал Клеману покинуть замок и удалиться от него на три лье, дабы вдова могла спокойно вступить во владение имуществом. Маркиз де Бренвилье сложил свои скудные пожитки.

— Я не предъявляю никаких письменных требований, - сказал он плачущей Луизе, - не составляю никаких судебных речей. Я лишь констатирую факты, дочь моя. И еще припоминаю, как на сен-жерменской ярмарке бродячие комедианты показывали тигра, который почему-то напомнил мне лицо твоей матушки, отраженное в странном зеркале. Словом, ничего красивее я не видел...

Клеман и его близкие погрязли в анонимном безденежье, впали в жалкую безвестность, с помощью которой обычно пытаются замять скандал. Они даже сменили фамилию.

После смерти Анриетты вдвое уменьшилась скромная пенсия в пятьсот ливров, которую получала Мари-Мадлен, и ей нередко приходилось занимать еще хотя бы пару гиней. Лондонские притоны были суровее и опаснее парижских, но маркиза умела мухлевать, и ей случалось выигрывать: пусть даже потом, в каком-нибудь вертепе, ее надувал другой шулер, который выкачивал половину выигрыша или даже добивался низменных услуг. Доводилось и возвращаться ни с чем, лишь зря потратив деньги на портшез или link-man - факелоносца, охранявшего клиента от воров (ну, или просто вступавшего с последними в сговор). Но даже если удавалось спастись от дерзких грабителей и необузданной золотой молодежи, любившей нападать по ночам на экипажи, колотить лакеев и наводить ужас на женщин, Мари-Мадлен все равно по колено забрызгивали грязью. Однако все эти превратности не пугали маркизу, и она оставалась дома лишь в тех случаях, когда не отваживалась выйти на лестницу, где маячила большая бесформенная тень, отбрасываемая невидимой свечой. Тогда Мари-Мадлен вспоминала об участи Прекрасной Ириды, а заметив у Уильяма Крамбла заячью губу, стала еще больше его бояться. Маркиза забивалась в угол, молча ловила малейший шум за дверью и прикрывала дрожащей рукой шею. Мари-Мадлен также страшилась предвечерних часов, когда плотная рыжеватая дымка, поднимаясь над землей, стелилась по мостовой, заволакивала стены, окутывала прохожих и экипажи.

Вскоре уже весь город утопал в этом липком бульоне, с легкостью призрака задевавшем кожу. Фонари в туманных ореолах казались далекими звездами, увеличившиеся в размерах предметы расплывались чернильными кляксами, а фасады запрокидывали крыши в непроглядную тьму. В такие вечера поблизости слышались вопли убиваемых жертв, от которых волосы становились дыбом.

Но нельзя же вечно сидеть взаперти! В Париже, после напугавшего ее приключения, Мари-Мадлен зареклась ходить в кабачки, но в Лондоне Тассило уговорил ее отведать пирожков с почками в одной ламбетской таверне. Название «Зеленый лев» воскресило в памяти улицу Пти-Лион, а главное, «зеленого льва», или меркурий алхимиков, да и само заведение оказалось респектабельным лишь отчасти: пусть и не «Звезда», где парни открыто договаривались с уличными девками, но рядом с оркестром всегда сидели украшенные султанами потаскухи. То было огромное строение с деревянными галереями на четырех этажах вокруг адского центрального колодца, где дымились супы и прели людские тела. В просветах этих переполненных, точно корзины, галерей мелькали готовые вывалиться туловища, веселые и растерянные лица, машущие руки, болтающиеся ноги, а яркие свечи по временам усиливали пестроту этого сброда на закопченных деревянных панелях. Внутри висел тяжелый, жирный, как масло, воздух, и стоял оглушительный гвалт, средь которого назойливо гудели волынки, да изредка раздавался предсмертный крик. Когда выпивохи принимались драться глиняными кувшинами или вонзать друг другу в живот ножи, которыми перед этим нарезáли окорок, они часто поскальзывались в лужах пива, вина, мочи и крови. Как и в парижском «Рве со львами», здесь встречались посетители всех мастей: мясники, паяцы, актеры, воры, купцы и даже остряки, напрасно тратившие свой талант в этом бедламе, где голоса доносились, словно из-под одеяла, и с трудом можно было расслышать собеседника.

Мари-Мадлен бесстыдно напивалась с Тассило де Паваном и его разгульными друзьями. В «Зеленом льве» время словно останавливалось - отступал даже страх, увязая в путанице обрывочных фраз. Здесь было покойно. Вино стекало в глотку, а наружу выходил смех: в пурпурной точке их столкновения надувался пузырь, откуда вылетали остроты, затем грубоватые шутки и сальности (пусть их никто и не слушал), и начиналось сладострастное скатывание в свинарник непристойностей - последнее испытание, посвятительное унижение перед окончательным прыжком в темную вакхическую бездну.

Слышался мотив ригодона, перед глазами мелькали чьи-то лица, и далекий голос (принадлежавший, на самом деле, ей самой), вопил, словно в рупор:

— В кувшине пусто!

— Пейте еще, мадам Гарпия! Бен Джонсон[158]уверяет, что наши пороки похожи на скот, который вначале следует хорошенько откормить, а уж потом отправлять на бойню.

Она уже немного понимала по-английски и улавливала смысл пословицы murder will out[159], которая, подобно некоторым другим, оказалась правдивой. Murder will out. Так и есть. Ее злодеяния вышли наружу, тайное стало явным, и теперь приходилось лавировать между расставленными повсюду ловушками, обороняться со всех сторон. «Murder will out», - пищали волынки. «Murder will out», - визжали шлюхи. «Murder will out», - тошнотворным хором орали пьянчуги. Но кто убил? И кого? Совесть Мари-Мадлен была чиста: она лишь помнила, что ее хотят схватить и наказать за преступления, совершенные незнакомкой. Почему бы не наказать, к примеру, мистера Крамбла с темно-красной грязью под ногтями, от которого всегда разило свежей кровью? Но, однажды увидев в замочную скважину неимоверно похотливый розовый глаз, она гнала от себя любые мысли о Крамбле. Мари-Мадлен знала, что по ночам хозяин выходит из дома, и слышала, как он волочил что-то тяжелое по лестнице.

Одним осенним днем к Мари-Мадлен ни свет ни заря явился Тассило де Паван. Ранний час, растерянность гостя и то, с каким видом он мял в руках перчатку, не предвещали ничего хорошего.

— Очень плохие новости, мадам. Сегодня ночью господин де Круасси добился от короля Карла разрешения на ваш арест английской полицией. Вас уже разыскивают, так что нельзя терять ни минуты. Бегите немедленно!

— Но куда?..

— Попробуйте добраться до Нидерландов. Вам будет не слишком уютно (на чаевые уходит больше денег, чем на пропитание, а назойливые местные жители не дают прохода иностранным путешественникам), но, по крайней мере, там вы будете в большей безопасности, нежели здесь.