Имплантация - Сергей Л. Козлов

смерти. Он продолжал вести свой источниковедческий семинар, начатый в 1868 году. В 1874‐м Моно стал «научным руководителем» исторических семинаров Четвертого отделения. С 1873 по 1887 год он был содиректором «Revue critique». В 1875 году вместе со своим учеником по Практической школе высших исследований Фаньезом основал «La Revue historique» – главный профессиональный журнал французских историков. В 1888–1905 годах он был также «руководителем конференций» в Высшей нормальной школе. В 1897‐м избран членом Академии моральных и политических наук. В 1906–1911 годах преподавал в Коллеж де Франс. С 1895 года и до своей смерти в 1912‐м Моно был председателем Четвертого отделения Практической школы высших исследований.

Реформа факультетской системы состоялась лишь в 1896 году. О ее декоративном характере говорилось во второй главе нашей книги. Несмотря на тщательную двадцатилетнюю подготовку, реформа свелась к переклейке ярлыков. Мечта о пяти-шести мощных учебных центрах так и не была реализована.

Двухкамерная система высшего образования существует во Франции до сих пор.

В 1892 году Гастон Парис писал:

Когда читаешь все, что было написано о нашем высшем образовании ‹…› начиная с Виктора Кузена, который уже в 1833 году увидел и сказал все, что следовало увидеть и сказать, и когда констатируешь, что все эти книги, статьи и доклады ‹…› не привели – во всяком случае, с точки зрения интересов науки, – почти ни к чему, за исключением создания Практической школы высших исследований, да и той не смогли обеспечить условий для развития, – поневоле теряешь всякую веру в будущее [Paris 1894, 37].

Действительно, более чем двухвековая история попыток структурного реформирования французской образовательной системы может навести на мысль о тщете реформ.

Но история ПШВИ наводит на иные мысли.

У Школы было одно крупное достоинство, которое в 1894 году не смог оценить в полной мере Гастон Парис: ПШВИ сохранилась. Благодаря усилиям Леона Ренье, Мишеля Бреаля, Габриэля Моно, самого Гастона Париса, а также нескольких министров образования, от Жюля Симона до Леона Буржуа, и нескольких администраторов системы высшего образования, от Армана Дюмениля до Альбера Дюмона, удалось не только уберечь ПШВИ от угрозы упразднения, но и сохранить в неприкосновенности главные организационные принципы, определявшие своеобразие и притягательность Четвертого отделения Школы: автономию и свободу. Тем самым удалось обеспечить его долговечность и сравнительно долговременную продуктивность. Долговечность и долговременная продуктивность – важнейшие параметры, по которым измеряется успех всякой институции. Этот успех был достигнут в условиях, которые отнюдь не были самыми благоприятными. Как отмечал в своей надгробной речи памяти Леона Ренье Мишель Бреаль, «можно было счесть, что росток, столь недавно посаженный в землю, зачахнет» [Приложение 3, c. 500]. Угроз для независимости ПШВИ в 1870‐х годах действительно возникало достаточно. И тем не менее исходные принципы Четвертого отделения удалось отстоять. Это было первым и самым главным успехом, без которого невозможны все прочие достижения.

Но, кроме того, вопреки оценке Гастона Париса, ПШВИ показала свою способность к развитию. Впервые это было продемонстрировано в 1886 году, с созданием Пятого отделения ПШВИ. Что бы ни думал Гастон Парис в 1894‐м о научном уровне и научной ценности трудов Пятого отделения, оно уже с первых десятилетий XX века стало показывать свою продуктивность. Своего расцвета это отделение достигло в период между двумя войнами. Способность ПШВИ к развитию, а в конечном счете и к размножению, была вновь продемонстрирована в 1947 году, с созданием Шестого отделения, а затем в 1975‐м, когда это отделение было преобразовано в отдельную институцию, Высшую школу социальных наук. Шестое отделение автономизировалось и постепенно развилось до впечатляющих масштабов – но это развитие совершалось на основе тех самых принципов, которые были заложены в организационную матрицу Четвертого отделения. Это были принципы автономии и свободы[48].

В чрезвычайно неблагоприятных условиях французской университетской системы XIX века Четвертое отделение Школы стало продуктивной моделью институционализации творческого поиска для сферы гуманитарных и социальных наук[49]. Этот поиск разворачивался на территории, достаточно четко ограниченной заведениями дополнительного подмножества. Территория эта со временем все больше расширялась: в частности, она включила в себя такой крупный и уже чисто исследовательский центр, как CNRS (Национальный центр научных исследований), формально основанный в октябре 1939 года, а после войны фундаментально реорганизованный. Тем не менее самые общие принципы организации поля образования и научных исследований сохранили значительную преемственность по отношению к принципу, утвердившемуся в XVI–XVII веках: это поле по-прежнему строится во Франции на основе принципа дифференциации, а не интеграции функций, аналитическое начало по-прежнему господствует над синтетическим. «Творимая наука», как и раньше, развивается главным образом на специально выделенной территории. Однако территория эта оказалась достаточно обширной, а главное, вопреки мрачному взгляду Гастона Париса, на протяжении ХХ века ей была обеспечена возможность роста. Радикально настроенные молодые участники научного лобби 1860‐х годов сказали бы, что все равно, как бы ни расширялась территория резервации, перед нами – история поражения. Мы же, оглядываясь на эту историю из нашего времени, склонны скорее видеть в ней историю побед.

Глава 5

Историческая наука и «приличные люди»: материалы для комментария к «Апологии истории»

Задача

Книга Марка Блока «Апология истории» сегодня нуждается в обширном комментарии, которого не существует. Если критическое издание «Апологии истории», выпущенное Этьеном Блоком в 1993 году [Bloch 1993][50], впервые снабдило читателей надежным текстом незавершенной книги Блока, то задачу комментирования это издание решило в весьма ограниченной, хотя и очень важной степени: Этьен Блок привел для целого ряда пассажей «Апологии» параллельные места из других сочинений своего отца. Требуется, однако, и иной, более широкий комментарий, который детально соотносил бы текст Блока с контекстом французской научной и идеологической жизни первой половины ХХ века. Ни одно известное нам издание «Апологии истории» не дает такого комментария. Не могут заменить его и примечания А. Я. Гуревича к русскому изданию книги Блока при всей их содержательности. Указанная выше задача историко-научной контекстуализации в этих примечаниях не ставилась, да и не могла быть поставлена – как по издательским условиям того времени, так и, что еще важнее, в силу совершенно недостаточной разработанности данной проблематики и в 1973‐м, и даже в 1986 году. Но исследования и публикации по истории гуманитарных и социальных наук, появившиеся за последние тридцать пять лет, позволяют подойти к решению этой задачи. Никакое движение к созданию такого комментария на русском языке немыслимо без памяти об А. Я. Гуревиче, благодаря которому русский читатель смог получить еще при советской власти высококачественное издание «Апологии истории», не изуродованное никакими конъюнктурными довесками. Русская «Апология истории» была первым и важнейшим, но, как известно, далеко не единственным вкладом А. Я. Гуревича в дело исследования и популяризации наследия школы «Анналов».

Насущная необходимость историко-научного комментария продиктована спецификой стиля изложения, которого Блок придерживается в «Апологии»: этот стиль можно было бы назвать подчеркнуто невоинственным. Блок, разумеется, противопоставляет свой взгляд другим существующим позициям, но делает это всегда очень взвешенно и нюансированно, в спокойном тоне и с минимумом персональных полемических отсылок. Персональная полемика оказывается отодвинута в глубокий подтекст. Эту имплицитность изложения, принятую Блоком в «Апологии», отметил Жерар Нуарьель в своей статье «Знание, память, власть»: по мнению Нуарьеля, воздержание Блока от острой персональной полемики в «Апологии» объясняется сверхзадачей этой книги – упрочить автономию профессионального сообщества историков, не раскалывать сообщество, а консолидировать его в условиях вражеской оккупации и вмешательства политических властей в научную деятельность. В этом – отличие стиля «Апологии истории» от стиля другой работы Блока, написанной практически одновременно с «Апологией», – «Странное поражение». «Странное поражение» – книга боевая и эксплицитная, «Апология истории» в значительной мере имплицитна [Noiriel 2005, 219–220]. Цель искомого комментария должна состоять в экспликации всех тех связей с научным и общественным контекстом, которые в тексте Блока остались скрытыми или подразумеваемыми.

Нижеследующий очерк представляет собой попытку сделать шаг к такому комментарию. Речь пойдет