Когда цветут эдельвейсы - Владимир Топилин

Прошёл по ограде. Каждый шаг несёт радость душе. Так легко и вольготно дышится только весной. Перенасыщенный кислородом воздух выбрасывает в кровь взрывную дозу адреналина. Еремей довольно притопнул ногой, завернул набок ушанку, хлопнул ладонями по карманам телогрейки:

— Эхма! Хорошо-то как! Вот те, ещё одну зиму пережил! Дали бы гармошку, сплясал бы!

«Кому настроение показать? Вот бы выйти на дорогу да первому встречному радость излить! А что? Кто меня от этого держит?» — подумал старожил и пошёл к своей калитке.

На улице, как назло, никого, не с кем поговорить. Время позднее, все ушли на работу. А кто дома — свои проблемы: печь топят, по хозяйству хлопочут. Соседка, бабка Прошка, и то по тропинке из стороны в сторону идёт, качается, за водой пошла.

«Нет, — думает старый охотник. — За Прошкой не пойду, а то заставит вёдра нести, а мне это не надо. Пусть сама тренируется, иначе без работы скоро помрёт».

Повернулся Еремей Силантьевич в обратную сторону: сапоги дорогу знают! Пошёл по улице к Сухановым, потолковать с бабкой Тамарой про Валю, узнать, почему внучка последнее время такая хмурая ходит?

Добрался дед до калитки, а из дома только «выходные» следы, дверь на замке. Никого нет. Кто в школе, на работе, а сама Тамара Васильевна, однако, в магазин пошла.

Постоял он около ворот — не хочется домой возвращаться. Решил дальше пройти. Может, проведать Сашку?

Сделал старый ещё один переход: от дома Сухановых до Полыниных сто метров, не меньше. Для деда Еремея как раз один перекур. Только вот опять незадача, и там дом на замке. Коля да Вика наверняка в школе, Сашка на работе. Ну, а Ольга... «Там» наверно. Где больше? Совсем спилась баба, что дальше будет?

Разозлился дед на непутевую женщину, решил дойти до Лузгачевых, «мораль прочитать». Хоть и знал, что толку от этого не будет никакого, но для себя совесть чистой оставит.

Опять вышел он на дорогу, зашагал дальше. Вот и дом Толика. В нём, как всегда, окна морозом затянуло, печка не топится, дров нет. От калитки «заячья» тропка. У крыльца, через огород, свежие, утренние следы, натоптанные ичигами мимо туалета, а назад — нет. Стало Еремею интересно: куда это Толик с утра пораньше пошёл?

Прошагал дед мимо собачьей конуры, удивился тому, что на него собака не лает и следов её нет, но в будке кто-то лежит. Потянул за цепь... Свернулась Белка калачиком да так и замёрзла, сдохла от голода. Не нужна верная подруга человеку. Променял Толик собаку на вино.

Стало на душе у старика дурно, так худо, как будто росомаха по его путику прошлась и всю добычу из капканов вывернула. Жалко собаку, своих, чистых кровей лайка. Зря когда-то соседу щенка давал. Думал, что в дело, оказалось — на муку.

Силантьевич пустил слезу, вроде полегче стало. Ещё постоял немного, «отпустило». Пошёл он до туалета, а там лыжня начинается. Хитрый «скол», обыкновенная обманка охотников: уходить в тайгу незаметно, огородами, чтобы никто следы не видел. В общем, странного здесь ничего не было. Он сам в своё время всегда так в тайгу ходил, тайно, за пряслами, по пихтачам и кустарникам. Только вот направление движения Толика и Витьки предсказали плохое. Лыжня уходила в обход Осиновой горы, в невысокий распадок, к южной границе старого пожарища, где стояла семья маралов.

Дед прислонился к покосившемуся туалету. Что-то скололо у старого охотника под мышкой, да так, что дух занялся. Никогда такого не было, а тут непонятное происходит. Он на минуту присел на корточки, восстановил дыхание. Когда сердце забилось в обычном ритме, настроил себя: «Успокойся, всё будет хорошо!»

Прежнее состояние вновь вернулось, и он поспешил по тропке назад, к дому, проворно вскочил на разбитое крыльцо, без стука ввалился в дом:

— Куда твои охламоны пошли?

На кухне, за столом, Надька и Ольга Сергеевна охраняют початую полторашку шмурдяка. От неожиданности хозяйка дома округлила глаза (внезапное появление соседа для неё, как явление Христа народу). После посещения «белочки» Надежда слаба реакцией, стала подслеповатой, людей узнаёт не сразу:

— Толика дома нету, в тайгу ушёл... Дед Еремей, это ты?

— Он что, злодей, на гарь бить маралов пошёл?

— А что, нельзя? Ты их растил? Или они у тебя в стайке стоят?

Еремей Силантьевич от наглости женщины несколько секунд не мог сказать ни слова. Наконец-то, собравшись духом, загремел от злости:

— Это он что же делает? Люди ходят, подкармливают, поддерживают дух зверей, а он, ахмадей, задумал их убить да на вино поменять?!

— Ты что, старый, нас учить вздумал, как жить? — вдруг взорвалась Надюха. — Всем сейчас тяжело, жить-то как-то надо! В доме ни куска хлеба нет, ребятишки у бабушки, кормить нечем... Дров нет, денег на опохмел тоже нет. Как быть?

Дед так и присох к косяку, рот открыл, сказать ничего не может. Вон как пьянка человека изменила! На окружающий мир Надька смотрит своими «стеклянным» глазами, из-под донышка гранёного стакана. Выбило из головы женщины всё святое. Нет для неё детей, людей, животных, чести, правды, достоинства, материнства. Осталось лишь одно. Как и где добыть вина? А какими способами, неважно. Сегодня Толик, забьёт маралов, завтра они начнут продавать половики, послезавтра ржавые гвозди. В итоге, залезут к кому-то в дом... Бежит ниточка грехопадения, как вешняя вода — с каждым поворотом всё стремительнее, грязнее... Никуда от этого не деться. Страшно то, что алкоголики не могут понять, как утопают в этой грязи. Или не хотят понять потому, что не считают себя таковыми. Гораздо проще, быстрее свалить собственные беды, невзгоды на обстоятельства, показать пальцем на других, объясняя, что «не мы такие, а жизнь такая».

А Надька взбесилась, глаза страшные, злые, губы тонкие, прямые, кулачки сжала, ещё минута — и бросится на деда Еремея в драку.

— Что, нашёл крайних? Ты это, дед, брось, — наступает хозяйка дома, — посмотри на всех, полдеревни в тайге промышляют! Знаешь, сколько килограмм маралятины стоит? Пять рублей! Что, я эту цену назначила? Все мужики так продают, потому что мясо ныне не в цене. Да и то с костями не берут, мякоть подавай! Разгуляиха хочет ножки на холодец, а Машкалейка вообще сказала, что не нальёт, пока Толик язык не принесёт. Ишь, какие гурманы! Где им по тайге столько языков набрать? Толик сказал, что по округе за три месяца всех маралов подчистую выбили, остались только эти, ну, что на пожарище стоят. Никто не наткнулся на них, потому что рядом с домом...

Еремей Силантьевич тяжело выдохнул:

— Кто же про это рассказал?

— Здесь дураку понятно, куда Валька Суханова хлеб да комбикорм на гору носит... Весь посёлок видит...

— Так что же вы, сучье племя! Люди подкармливают, а вы в утробу? — задыхаясь, побелел дед Еремей, и уже обратился к Ольге: — А ты знаешь, что твой сын этих маралов под защиту взял, берёг, а ты их пропивать будешь?

Мать покраснела, опустила глаза, хотела что-то сказать, однако не нашла слов. По всей вероятности, слова деда дошли до её пьяного подсознания. А может, на мозг подействовали градусы алкоголя. По щекам Ольги вдруг покатились слёзы, она несколько раз всхлипнула, закрыла лицо ладонями.