“…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг. - Андрей Платонович Платонов

тысячи я уплатил, остается 197 р<ублей> 55 к<опеек>.

2) Лошади были задержаны отправкой из Москвы (со двора дома, где я живу) в Московскую ГЗК, где они должны грузиться в поданный вагон, на 1–1½ суток. Это случилось потому, что кучер Д. Д. Яковлев запил и был в невменяемом состоянии. Естественно, в этом состоянии я не мог отпустить его проехать через всю Москву (ГЗК далеко за городом), т<ак> к<ак> боялся за лошадей, а формальная расписка его, что он, Яковлев, лошадей принимает на свою ответственность мне была не нужна. Разве он мог фактически за что отвечать? Я вынужден был ожидать, пока Яковлев придет в нормальное состояние. Свидетелем его поведения был служащий Московской конюшни, который был вызван мною для сопровождения Яковлева на погрузку. Больше того, я вынужден был нанять на сутки специального человека (дворника-крестьянина), чтобы ухаживал за лошадьми, т. е. кормил их, поил, пока Яковлев не опомнится. Это навлекло на меня снова лишние расходы – арендную плату за лошадей, их содержание, обслуживание и пр. Ясно, что эти расходы, превысившие, конечно, 197 р<ублей>, были понесены мною по вине вашего агента и я их принять на себя не могу.

Я прошу вас не взыскивать этих денег с Яковлева и не налагать на него взысканий какого-либо другого рода, но в дальнейшем иметь в виду, что особо ответственных заданий Яковлеву поручать нельзя.

Печатается по автографу: ИМЛИ. Ф. 629. Оп. 4. Ед. хр. 87. Л. 1–3. Датируется условно – по содержанию письма.

[219] В редакцию журнала “Литературный критик”

12 декабря 1937 г. Москва

В редакцию “Лит<ературного> критика”. Просьба возвратить мне папку с моей рукописью[780]. Рукопись “Путешествие” следует считать непредставленной, а деньги, которые затрачены на поездку и которые редакция считает авансом, Вы можете истребовать с меня законным путем, а не путем произвольных вычетов из гонорара за другие рукописи.

А. Платонов.

12/xii.

Печатается по машинописи: РГАЛИ. Ф. 2124. Оп. 1. Ед. хр. 24. Датируется условно – по содержанию письма.

1938

[220] Н. И. Ежову

20 июля 1938 г. Москва

Народному комиссару внутренних дел

Николаю Ивановичу Ежову.

В конце апреля м<еся>ца т<екущего> г<ода>, т. е. почти три месяца тому назад, вне дома, органами НКВД был арестован мой пятнадцатилетний сын – Платонов Платон Андреевич. 4-го мая 1938 г., в связи с арестом сына, у нас был произведен обыск (ордер № 2915 от 4 мая 1938)[781].

Причина ареста моего несовершеннолетнего сына была и остается для меня совершенно неизвестной[782]. Я просил несколько раз (подавал заявления)[783], чтобы меня вызвали к следователю для объяснений, но меня не вызвали.

Так как сын мой несовершеннолетний подросток, я очень прошу Вас, Николай Иванович, чтобы он был освобожден или отпущен мне на поруки – под любые гарантии с моей стороны. Если органы НКВД поставят мне в качестве условия для освобождения сына особые требования, то я все эти требования согласен буду выполнить и строго выполню[784].

Уже прошло три месяца, как сын сидит в Бутырской тюрьме. Но ведь пятнадцатилетний подросток это еще мальчик, и к нему полностью могут быть применены основные законы и принципы советской власти, обеспечивающие интересы и благосостояние детей.

Кроме того, мой сын обладает одним, опасным для его жизни, дефектом[785]. У него несколько лет назад была три раза произведена операция – трепанация черепа (в связи с гнойным заболеванием среднего уха), и сейчас он страдает постоянным гноетечением левого уха. При каком-либо небольшом заболевании, которое может дать осложнение на ухо, гной легко проникнет в мозг (большая кость за ухом удалена) и дело кончится быстрой смертью. Я говорю об этом с полной уверенностью потому, что уже дважды мой сын был в таком смертельно опасном положении, дважды он лежал по нескольку суток в предсмертной агонии, не просыпаясь[786].

Все эти обстоятельства позволяют мне рассчитывать, что Вы уделите немного своего времени, чтобы ознакомиться с делом моего сына, и дают мне надежду, что мой сын, как советский несовершеннолетний подросток, встретит с вашей стороны снисхождение и помощь.

Глубоко уважающий Вас <А. Платонов>.

20/vii 1938 г.

Адрес: Москва, Тверской бульв<ар>, д. 25, кв. 27.

А. П. Платонов.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 637. Публикация Л. Сурововой.

Ежов Николай Иванович (1895–1940) – с сентября 1936-го по ноябрь

1938 г. – нарком внутренних дел СССР.

[221] Л. И. Тимофееву

27 июля 1938 г. Москва

Уважаемый товарищ Тимофеев!

Изд<ательст>во мне прислало Ваше письмо от 25/vii[787]. Первые три вопроса, т. е. три пункта В<ашего> письма не имеют того значения, чтобы отвечать на них длинно и подробно. Т. е.: 1) Биографией Н. Островского книжку можно дополнить; 2) Редакторов книжки можно указать (рекомендую Мих. Ал. Лифшица[788] или Вл. Б. Александрова[789]); 3) О псевдониме или авторстве книжки – мы согласуем с Вами вопрос: это пустяки; 4) этот пункт единственный и самый важный: из него, этого пункта, видно, что литературоведческие книжки вроде не нужны[790]. Тут уж я ничего не могу поделать. Тут Ваше дело. Если Вы тоже ничего не можете поделать, то я буду очень огорчен.

Жму Вашу руку. Привет.

27/vii 38. Андр. Платонов.

P. S. Просьба ответить на последний вопрос.

Впервые: Воспоминания. С. 423. Публикация М. А. Платоновой. Печатается по автографу: РГАЛИ. Ф. 2124. Оп. 1. Ед. хр. 113. Л. 1.

Тимофеев Леонид Иванович (1904–1984) – литературовед, критик; в это время заведующий отделом критики и литературоведения издательства “Советский писатель”.

[222] В Комитет по делам кинематографии при СНК СССР

Апрель – август 1938 г. Москва

В сценарный отдел Комитета по делам кинематографии.

Два года тому назад “Ленфильм” предложил мне написать сценарий на современную бытовую тему (причем было выражено желание, чтобы действие происходило среди железнодорожников)[791]. Такой сценарий был мною написан и послан в “Ленфильм”.

Вскоре я получаю официальное заключение по своему сценарию, подписанное заместителем директора “Ленфильма” – Пиотровским[792]. В этом заключении было сказано следующее (точной формулировки я не помню, но за смысл ее ручаюсь): что ваш (т. е. мой) сценарий настолько своеобразен и талантлив, что не может быть и речи о его постановке[793].

Удивленный таким откровенно антинародным суждением, я специально поехал в Ленинград[794]: в Ленинграде я увиделся с Пиотровским и заявил ему, что я согласен переработать сценарий, если