“…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг. - Андрей Платонович Платонов

знаю, которую именно я дам туда, т. е. какую одну из трех. Для себя же решил, что лучшую. Перепечатав часть одной повести на машинке, я дал ее в “Кр<асную> новь” т. Ермилову[731]. Ермилову она понравилась – и об этом он мне заявил, сказав, что напечатает ее осенью в журнале.

Я, откровенно говоря, обрадовался, особенно тому, что повесть хороша и в идеологическом отношении, что я переработал в себе этот главнейший недостаток.

Меня вызывает (через 2–3 дня) Корабельников[732] и заявляет, что я поступаю дурно ведь та повесть, которая выходит сейчас в “Кр<асной> нови”, намечается в “Две пятилетки”. Я говорю, что да, конечно. Я согласился тем скорее, что произведение мне идеологически, очевидно, удалось, т<ак> к<ак> есть апробация хотя и одного ее читателя, – т. Ермилова, но этот читатель – коммунист, литератор и, как вам известно, человек в этом отношении высокой квалификации.

Затем я узнал – печатать вещи, назначенные для “Двух пятилеток”, нигде нельзя[733]. Я же предполагал, как обычно, что в периодических журналах можно.

Тогда я заявляю т. Корабельникову: беды здесь нет, пусть эта вещь печатается в “Кр<асной> нови”, т<ак> к<ак> мне надо как можно скорей печатать хорошие вещи, чтобы уничтожить тот вред, который я принес в прошлом своими плохими вещами. А для “Двух пятилеток” у меня есть еще два произведения, которые я писал тоже изо всей силы. Да и кроме того, ведь книга, куда попадет моя рукопись, выйдет лишь к осени 1937 г. (в книгах “Картины жизни страны” и “Взгляд в будущее”[734] я не участвую, не знаю почему). Ведь есть время, я напишу еще новые сочинения, и не одно. Ведь мое положение не легкое, не нужно его усугублять. Кроме того, почему надо считать, что именно эта вещь, которая передана в “Кр<асную> новь”, назначается и подходит для “Двух пятилеток”. Ведь это я сам сказал так, а редакция “Двух пятилеток” ни одной рукописи из трех не имеет и не читала их.

Но т. Корабельников упорствовал на своем, хотя и не читал ни одной строки моих новых рукописей в том числе.

Тогда я написал письмо в гл<авную> редакцию “Две пятилетки”[735] и принес его на второй день Корабельникову. В письме я объяснил это же положение. Тов. Корабельникова письмо на имя гл<авной> ред<акции> не удовлетворило, он сказал, что лучше будем считать инцидент исчерпанным. Я согласился. Через несколько дней состоялось заседание гл<авной> редакции, где вы присутствовали, а я читаю в “Правде” отчет и узнаю, что т. Корабельников доложил там мой “исчерпанный” инцидент[736].

Затем Корабельников вызывает меня снова. Я уже тогда запутался. Ермилов до того сказал мне, что печатать вещи не будет, и я взял ее обратно. Корабельникову я сказал, что как отделаю все рукописи, так принесу их ему. Он мне показал протокол гл<авной> редакции, где изложено то, что вы знаете.

Но если бы вы знали действительное положение дела и мое положение, то, конечно, такой путаницы из пустяка (по существу говоря) не получилось бы.

Теперь я прошу Вас помочь мне следующим. Рукопись, которая была в “Кр<асной> нови”, не считать назначенной для “Двух пятилеток” (ведь это я сам посчитал ее так и сам же сказал об этом Корабельникову) и разрешить ее к печатанию в “Кр<асной> нови” (название повести “Джан”). Я же представлю в “Две пятилетки” две новые рукописи и кроме того третью – к концу этого, 1935, года. Всего 25–30 авт<орских> листов (договор у меня на 3 листа). Ведь практически для гл<авной> редакции это совершенно приемлемо, ее интересы полностью обеспечиваются, время не проигрывается[737].

Затем сообщить т. Кантору[738] в “Правду”, что печатать отрывок из повести “Джан” можно, а эти специфические обстоятельства отпадают.

Для вас эти действия совершить нетрудно, а для меня их значение огромно.

Я бы не стал Вас беспокоить этим по необходимости длинным письмом, если бы обстоятельства моей жизни и работы были хотя бы в небольшой степени хороши.

С тов. приветом и уважением

Андрей Платонов.

Печатается по черновому автографу: ИМЛИ. Ф. 629. Оп. 3. Ед. хр. 40. Л. 1–3.

Датируется условно – по содержанию письма – не ранее 4 августа (см. ниже примеч. 9).

Мехлис Лев Захарович (1889–1953) – партийный и издательский работник, главный редактор газеты “Правда”; принимал участие во многих общественно-политических проектах А. М. Горького: “История гражданской войны”, “История фабрик и заводов”, “Две пятилетки”, “Творчество народов СССР”. В 1934 г., в преддверии писательского съезда, Мехлис настраивал Горького против некоторых писателей – М. Пришвина, П. Васильева, А. Платонова, стараясь подвигнуть его на публичное выступление против них. В ответном письме Мехлису по поводу этого предложения Горький высказался обо всех названных редактором “Правды” писателях, в том числе о Платонове: “Ан. Платонов – даровитый человек, испорченный влиянием Пильняка и сотрудничеством с ним” (цит. по: Примочкина Н. Писатель и власть. М., 1998. С. 62–63).

[206] А. В. Фоньо

26 августа 1935 г. Москва

Тов. Фоньо!

При этом передаю Вам книгу “Происхождение мастера” – для переиздания[739].

Переиздать нужно не всю книгу, а только несколько вещей из нее: “Происхождение мастера”, “Епифанские шлюзы” и “Ямскую слободу”!

Причем повести эти, в случае, если будет решено об их переиздании, будут мною просмотрены, переработаны и т. п.

Прошу дело это решить поскорей. С тов. приветом

Андр. Платонов.

26/ viii 35.

Печатается по автографу: РГАЛИ. Ф. 2124. Оп. 1. Ед. хр. 115. Л. 1.

Фоньо Александр Васильевич (1901–1941) – редактор, заместитель председателя правления издательства “Советский писатель”, в это время – исполняющий обязанности председателя правления.

[206*] И. А. Сацу

1/2 октября 1935 г.

Дорогой Игорь.

Я забыл тебе сказать, что ведь на рукописях (и сценария, и рассказа[740]) нужна надпись, либо отдельный письменный знак (записка), рекомендующий их со стороны Г.Д.[741], иначе ведь мне не поверят. В случае отрицательного результата, таких знаков, понятно, не нужно, а самые вещи ты возьми к себе. Не знаю, удобно ли вообще с этим возиться тебе, м<ожет> б<ыть> – не надо? М<ожет> б<ыть>, ограничиться запиской относительно лишь сценария на фабрику “Рот Фронт”[742], а другую вещь похерить? Келлера еще не видел, наверно, увижу сегодня. Желаю тебе скорее подняться, однако сам ты не вскакивай, поскольку ты способен выглянуть даже из гроба.

Привет Рае[743].

Жму твою руку.

А. П.

Печатается