Код одиночества - Антон Леонтьев

Она проследовала за Летицией и застала ее в холле – дворецкий как раз распахивал дверь особняка, выпроваживая женщину и ребенка.

Ребенок? Откуда он взялся?

– Подождите! – окликнула посетительницу Татьяна. – Если сумма слишком маленькая...

Летиция обернулась. Вслед за ней оглянулся и худенький мальчик, которого она держала за руку, и слова застряли у Татьяны в горле. На нее смотрел Павлуша, ее сын, в возрасте десяти лет. Издав странный гортанный звук, Татьяна жестом отослала дворецкого, подошла к двери и затворила ее.

– Кто это? – прошептала она.

Да, это не был оптический обман или галлюцинация – перед ней находился Павлуша. Только глаза не темные, а серо-зеленые, и волосы не черные, вьющиеся, а темно-русые, прямые. Но черты лица, улыбка, даже ямочки на щеках, крошечная родинка на шее...

Летиция попыталась раскрыть дверь, но Татьяна прошептала:

– Если вы сделаете хотя бы шаг, то окажетесь в полиции. За попытку шантажа. Кто это?

– Мой сын, – ответила Летиция. – И ваш внук, мадам!

Если бы эта особа, заявившись к ней, стала уверять, что у нее родился ребенок от Поля, Татьяна бы ни за что ей не поверила. Мало ли мошенниц желает завладеть хотя бы частью миллиардного состояния! Но мальчик – вылитая копия Павлуши. Да и аферистка не стала бы ждать десять с лишним лет, а уже давно стала бы требовать значительные отступные. Летиция же хотела просто уйти, даже не собираясь показать ей мальчика.

– Мой внук? – переспросила Татьяна, опускаясь на колени перед ребенком.

– Да, ваш внук, – просто повторила Летиция. – Я же сказала, ваш сын и я любили друг друга, но вы разрушили нашу любовь, мадам. И Поль – единственное воспоминание о том счастливом времени. Как вы и велели, я бросила вашего сына, перебралась в Швейцарию и уже там обнаружила, что беременна. Однако не смею более отвлекать вас, вы ведь все равно мне не поверите, посчитаете мои слова трюком мошенницы. Доказательств того, что отцом ребенка является ваш сын, у меня нет, так что всего хорошего...

Но доказательств и не требовалось. Перед Татьяной стоял Павлуша.

– Тебя зовут Поль? – произнесла она странным тоном, беря мальчика за руку.

Тот попятился, видимо, пугаясь странной особы, облаченной во все черное и с густой вуалью на лице.

– Мадам, нам пора, – сказала Летиция. – Вы не имеете права удерживать нас у себя. А ваши деньги нам не нужны, я ведь пришла к вам, чтобы узнать какие-нибудь подробности о судьбе Поля и получить разрешение побывать у его могилы. Вам не стоит волноваться – вы о нас больше никогда не услышите. Мы с сыном последуем вашему совету и отправимся за океан, где начнем новую жизнь.

Татьяна выпрямилась. Мигрень, мучившая ее уже многие месяцы, как рукой сняло. Она уже не одинока, ведь судьба послала ей Павлушу – нового Павлушу взамен ее умершего сына! И теперь она сделает все правильно – и внук будет ее любить, и он станет наследником всех ее богатств.

Женщина посмотрела на Летицию. Красива, но не умна. Впрочем, и не дура. Что ж, оно и к лучшему.

– Обещаю, что не посмею задерживать вас, – произнесла Татьяна, – и даже помогу вам приобрести билеты на любой океанский лайнер, но вначале вам надо подкрепиться. Обед будет подан через четверть часа. И кроме того, я хочу сделать вам обоим предложение. От вас зависит, примете ли вы его или нет.

– Предложение? – удивилась Летиция.

Татьяна не сомневалась, что та ответит согласием, когда услышит то, что она хочет сказать. Еще бы, ведь речь пойдет не о ее собственной судьбе, а о будущем сына.

Татьяна взяла Поля за руку, и мальчик произнес (голос: как же его голос похож на голос ее Поля!):

– Мадам, у вас такой огромный и классный дом!

– Да, милый Поль, – кивнула Татьяна, – особняк в самом деле большой, в нем восемнадцать спален. И он, как ты верно отметил, классный. Впрочем, ты можешь здесь остаться. Со своей мамой, разумеется!

– О, мне бы очень хотелось! – воскликнул Поль и счастливо засмеялся.

Татьяна поразилась – он так похож на Павлушку, но в то же время совершенно другой. Что за чудный ребенок! И он, конечно же, останется в Париже, и она примется за его воспитание. Придется терпеть его мамашу, но ничего не поделаешь, вся власть все равно находится в ее руках – в руках бабки-императрицы!

– А теперь, милый Поль, я покажу тебе оружейную камеру. Думаю, ты будешь от нее в восторге, – сказала Татьяна и направилась с мальчиком по коридору.

Все сходились во мнении, что талант Варвары Птицыной раскрылся в полной мере во второй половине пятидесятых – она играла трагические роли, предпочитая выходить на подмостки театра, не забывая, однако, и о кинематографе. Новое советское руководство, в особенности генсек Никита Сергеевич Хрущев, высоко ценило «русскую Грету Гарбо», как называли Варю поклонники и даже завистники, а это значило, что она снова и снова должна была изображать жизнерадостных председательниц колхоза, танцующих ткачих и боевитых учительниц. Впрочем, времена, когда вождь сам рецензировал сценарии, прошли, и такая известная актриса, как Птицына, могла достаточно свободно выбирать роли по желанию, зная, впрочем, что по крайней мере одна картина в год должна соответствовать старым параметрам – музыкальная комедия с неуемным пафосом и славословиями в адрес Советской власти.

Варвара могла бы полностью прекратить сниматься, но знала, что должна так делать – ради Мишутки. И ради самой себя, чтобы не оставаться одной в большой квартире, не слушать веселый щебет домработницы Клавочки и не думать о Мише и Поле. Если что и помогало ей найти забвение, так это бутылка крепкого вина или выдержанного коньяка. Варя понимала, что не может позволить себе показаться на съемочной площадке в нетрезвом виде, но ведь она не была алкоголичкой, а всегда соблюдала меру, твердо зная: ей легко будет остановиться в любой момент.

О том, что она побывала в ГУЛАГе, Варя предпочитала ни с кем не говорить, хотя в ночных кошмарах она снова и снова переживала сцены в кабинете следователя, в камере, в поезде, в бараке, на лесоповале. Но чаще всего она видела Михаила и Поля – иногда они приходили к ней вместе, в одном и том же сне.

Она виновата в гибели их обоих, и изменить прошлое было нельзя. Она не заслужила того, чтобы остаться в живых, но и умирать ей нельзя. Сказочным везением можно назвать то, что она обрела прежнее положение в обществе, ее, как и раньше, снимают известные режиссеры, и самое главное, что Мишутка был с ней.

Ради него она и жила. Если бы с сыном что-то случилось, она бы последовала за Мишей и Полем – на этом свете ее больше ничего не удерживало. Ничего, кроме сына.

Как-то году в шестидесятом или шестьдесят первом (Варвара и сама не помнила) она устроила дебош во время съемок, а неделей позже, во время премьеры «Вишневого сада», где она исполняла роль Раневской, споткнулась на сцене и едва не полетела в зрительный зал. Но ведь пустяки же, такое может случиться с любым актером, подобные случаи относятся к разряду театральных анекдотов. И странно, что реакция у власть имущих была неадекватная.