Плевицкая - Леонид Млечин

«Разработка уперлась в следующее обстоятельство: Третьяков согласился на ту сумму, ежемесячную, которую мы, с вашего согласия, ему предложили, но он заявляет, что у него уже на сегодняшний день в результате всей его прежней деятельности имеются целый ряд сведений, что он их не может нам сообщить в порядке его постоянного сотрудничества с нами (за месячное вознаграждение) и что за эти сведения он требует единовременного вознаграждения. Сумму он запросил весьма несусветную: через „Ветчинкина“ никак не удается получить те сведения, которыми он располагает (о чем они), Третьяков на эти вопросы отвечает: „большевики сами прекрасно знают, что я могу дать“.

В общем нужно рискнуть на личную встречу с Третьяковым. Свое согласие он дал, и на будущей неделе эта встреча должна состояться. Ничего не поделаешь, придется осуществить эту встречу до получения от него материалов, на основании которых мы могли бы судить, не подходит ли он к нам с провокационной целью. Встреча, конечно, будет обставлена с максимальной предосторожностью».

Личная встреча всё решила.

Парижский резидент — Центру 25 октября 1929 года:

«Тщательно взвесив обстановку, я всё же нашел возможным продолжать разработку Третьякова. В дальнейшем буду именовать его „Ивановым“. Имел с ним второе свидание. Положительно у него есть все данные для того, чтобы стать крупным нашим работником.

Если его согласие с нами — не провокация, то из этого дела выйдет толк. Официально его положение следующее: он заместитель председателя эмигрантского комитета, заместитель председателя Торгпрома, второй редактор „Иллюстрированной России“. Кроме этого у него есть целый ряд отличнейших связей, и он может стать крупным работником не только по эмиграции. Даже внешность у него для этого подходящая: высокий, красивый мужчина, изящно одевается, говорит на всех европейских языках и т. д.

Вчера мы с ним торговались. Я ему дал сто долларов, он должен завтра дать свой первый материал, и если по этому материалу будет решено продолжать с ним связь, я ему дам вторые 100 долларов, и всё. А дальше наступают нормальные отношения с месячной оплатой. Вряд ли он пойдет на то, чтобы обжулить меня на каких-нибудь сто долларов.

Расписку его препровождаю при нашем отчете. Он не возражал против того, чтобы подписать ее настоящей своей фамилией, но в отношении этого мне казалось целесообразным выкинуть жест, и я предложил ему подписать ее псевдонимом (Иванов). Посмотрим, каков будет его завтрашний материал».

Итак, Сергей Николаевич Третьяков стал агентом советской разведки на год раньше Скоблина и Плевицкой. Они, конечно же, были знакомы. Наверное, Надежда Васильевна и Николай Владимирович с сожалением наблюдали, как разрушается жизнь одного из самых заметных промышленников России. Но такие истории в эмиграции были не редкость. Пройдет время, и они узнают друг о друге то, что держалось в глубокой тайне от всех остальных. Они узнают, что все трое работают на советскую разведку.

А поначалу вербовщики не очень представляли, какую, собственно, информацию можно получать от Третьякова.

Парижская резидентура — Центру 1 ноября 1929 года: «Задание для нашего нового источника „Иванова“ нужно серьезное, такое, на котором мы могли бы проверить источника, его действительное желание работать с нами, но в то же время не такое, при выполнении которого ему пришлось бы указать связанных с белыми лиц, находящихся в СССР. Мы не хотели бы с первых же дней ставить перед ним вопрос о том, что ему кого-то придется в СССР выдавать. Это у него связано с представлением о немедленных арестах, расстрелах и т. д.».

На следующий день Центр попросил парижскую резидентуру уточнить: «По вопросу о Третьякове: просьба сообщить, встречаетесь ли вы лично с ним. Не может ли это послужить к провалу источника? Вообще наличие этого источника считаем ценным, и, вероятно, при изменении конъюнктуры или в другой форме, чем это можно сейчас, источник используем».

Парижская резидентура ответила 9 ноября 1929 года:

«Вы правы, встречи с „Ивановым“ (условимся впредь так именовать Т.) сопряжены, конечно, с известным риском для обеих сторон, но другого выхода как будто бы нет. Когда удастся его более или менее проверить, можно будет поставить вопрос о передаче его какой-нибудь другой линии.

Остро стоит вопрос о необходимости его проверки в кратчайший срок на конкретных ответственных заданиях. Период взаимного знакомства прошел, вкус к деньгам он уже приобрел, теперь можно начинать нажимать на него и требовать серьезных вещей. Поэтому просьба прислать мне несколько конкретных и серьезных заданий.

„Иванов“ по своему положению должен знать абсолютно всё, что делается в Торгпроме. Отвильнуть незнанием он не сможет. Не найдется ли у какого-либо из этажей здания законченная или полузаконченная разработка, в которой был бы запутан Торгпром? На таком деле легче всего его проверить».

Центр предупредил парижскую резидентуру 16 ноября 1929 года: «Мы не совсем уверены, что „Иванов“ не ведет двойной игры и что здесь исключена провокация».

Начало сотрудничества с бывшим министром совпало с высшей степени неприятным для чекистов событием. Советник полпредства в Париже Григорий Зиновьевич Беседовский попросил политического убежища у французов. Третьяков был напуган: не выдаст ли его Беседовский? Но Беседовский не знал о вербовке Сергея Николаевича. Разведчики никогда не сообщали дипломатам имена своих агентов. Но Беседовский даст показания, когда будут судить Плевицкую. И расскажет о работе чекистов в Париже…

Григорий Зиновьевич Беседовский — анархо-коммунист до революции, левый эсер в 1917-м, член украинской партии левых социалистов-революционеров (боротьбистов) — в 1919-м, большевик с августа 1920 года. Выпускник Харьковского сельскохозяйственного института, он руководил губернским советом народного хозяйства в Полтаве.

В январе 1922 года Беседовского отправили на дипломатическую работу — консулом Советской Украины в Вену, в ноябре перевели в Варшаву. Хотели командировать в США, но американцы не дали визы. Его послали советником в Токио, где он исполнял обязанности полпреда и торгпреда. В Наркомате иностранных дел отмечали: «Очень способный и хороший работник с большим кругозором, инициативой и знаниями». И в кадровом аппарате ЦК его очень ценили. Осенью 1927 года командировали в Париж первым советником.

Но он не поладил с полпредом Валерианом Савельевичем Довгалевским и вторым советником полпредства Жаном Львовичем Аренсом. Коллеги писали на него доносы в Москву. Осенью 1929 года, после отъезда полпреда Беседовский остался за хозяина. Именно в этот момент доносы возымели действие.

Двадцать восьмого сентября 1929 года политбюро постановило: «Отозвать т. Беседовского согласно его просьбе из Франции и предложить ему в день получения шифровки выехать в Москву со всеми вещами и все дела немедленно сдать т. Аренсу». Но Беседовский отказался передавать дела до возвращения полпреда Довгалевского.

Неподчинение приказу считалось невиданным и недопустимым делом. На следующий день ему отправили грозную телеграмму: «На предложение ЦК сдать дела и немедленно выехать в Москву от Вас до сих пор нет ответа. Сегодня получено сообщение, будто бы Вы угрожали скандалом полпредству, чему мы не можем поверить. Ваши недоразумения с работниками полпредства разберем в Москве. Довгалевского ждать не следует. Сдайте дела Аренсу и немедленно выезжайте в Москву».