Полис, логос, космос: мир глазами эллина. Категории древнегреческой культуры - Игорь Суриков

В этом мире переплетающихся преступлений и «воздаяний» неуютно, должно быть, жилось древнему греку. Опасность подстерегала на каждом шагу: всегда могла нежданно обрушиться беда – в наказание за то, что какой-нибудь давний предок сто или больше лет назад совершил нечестивое дело.

Вот пример, интересный тем, что он связан с очень знаменитым человеком – неоднократно уже упоминавшимся выше Периклом. Этот выдающийся афинский государственный деятель по матери принадлежал к знатному роду Алкмеонидов. Задолго до того, еще в VII в. до н. э. Алкмеониды совершили религиозное преступление. Подавляя вспыхнувший в Афинах мятеж, они перебили мятежников у алтарей богов, а осквернять святыни человеческой кровью было настрого запрещено. С тех пор, как считалось, над Алкмеонидами тяготело родовое проклятие.

Обычно, в спокойные времена, об этом не вспоминали. Однако перед началом Пелопоннесской войны спартанцы напомнили афинянам, что их лидер происходит из «проклятого» рода. В результате, когда Афины стали терпеть военные неудачи и особенно когда на город обрушилась эпидемия, унесшая в могилу тысячи людей, многие были убеждены в том, что виной всему – Перикл: боги наказывают его, а вместе с ним – и весь полис. Перикла сместили с поста стратега, отдали под суд, приговорили к крупному штрафу. Официально ему было предъявлено обвинение в финансовых злоупотреблениях. Но религиозная подоплека дела несомненна. Как пишет Плутарх, сограждане Перикла считали, «что постигшее его несчастие есть кара разгневанного божества»[275]. На следующий год афиняне, сочтя, что Перикл уже получил свое «воздаяние», смилостивились над ним и вновь избрали стратегом. Но он был к тому времени тяжело болен и вскоре умер.

* * *

Очень хорошо отражают рассматриваемый здесь аспект греческого мироощущения слова, вложенные Геродотом в уста мудреца Солона: «Итак, Крез, человек – лишь игралище случая. Я вижу, что ты владеешь великими богатствами и повелеваешь множеством людей, но на вопрос о твоем счастье я не умею ответить, пока не узнаю, что жизнь твоя окончилась благополучно. Ведь обладатель сокровищ не счастливее человека, имеющего лишь дневное пропитание, если только счастье не сопутствует ему и он до конца жизни не сохранит своего богатства… Пока человек не умрет, воздержись называть его блаженным, но называй его лучше удачливым… Но тот, что постоянно обладает наибольшим количеством благ и затем счастливо окончит жизнь, тот, царь, в моих глазах вправе называться счастливым. Впрочем, во всяком деле нужно иметь в виду его исход, чем оно кончится. Ведь уже многим божество на миг даровало блаженство, а затем окончательно их погубило»[276].

Как видим, у античных греков сложились весьма своеобразные представления о человеческом счастье. Оно осознавалось как что-то в высшей степени непрочное. В мире, в котором нельзя было быть ни в чем уверенным, в котором постоянно была возможна крутая перемена судьбы к худшему, назвать человека счастливым можно было только по итогам всей его жизни, когда он умрет.

И действительно, стоит только припомнить жизненный путь почти каждого знаменитого государственного деятеля античной Эллады. За взлетом к славе и почестям, как правило, следовало падение. Марафонский победитель Мильтиад был приговорен к огромному штрафу и умер в позоре. Герой Саламина Фемистокл был вынужден бежать из Греции и нашел приют лишь при дворе персидского царя. Перикл перед смертью подвергся опале. Алкивиад погиб от руки наемных убийц на чужбине, вдалеке от родных Афин. Демосфен, чтобы не подвергнуться пыткам и мучительной казни, принял яд… В понятии греков, всех этих людей нельзя было считать счастливыми, хотя в отдельные моменты они достигали и высокого положения, и успехов, и славы, и богатства. А счастливым считали, например, политика Аристида, прозванного «Справедливым» за свою честность и бескорыстие[277]. Аристид умер своей смертью, в Афинах, «в глубокой старости, окруженный почетом и восхищением сограждан», как сообщает Плутарх[278].

Итак, человека можно было оценить только по итогам всей его жизни, а не по какому-нибудь одному деянию и событию. Эта особенность менталитета нашла, кстати, отражение и в праве. Когда шел суд над индивидом, обвиненным в каком-либо преступлении, судили, собственно говоря, не деяние, которое инкриминировалось подсудимому в обвинении. Судили самого индивида, всю его жизнь, в которой он должен был отчитаться перед присяжными.

В чем это проявлялось? Оратор Лисий в одной из своих речей говорит афинским судьям: «Вы прощаете даже явные преступления»[279]. Так оно действительно и было. Если гражданин в целом зарекомендовал себя с хорошей стороны, если он был симпатичен демосу, если считалось, что жизнь в целом прожита им достойно, – его могли оправдать («за прошлые заслуги») даже в том случае, если факт данного конкретного преступления был доказан обвинителем со всей определенностью. Верно и противоположное: если общая репутация гражданина была невысока, если он считался порочным, если демос испытывал к нему неприязнь, – ему могли вынести обвинительный приговор даже несмотря на то, что никакого преступления он не совершал.

Если в наше время приговор суда представляет собой интерпретацию правовых норм и их приложение к конкретному случаю, то в афинском суде присяжных приговор выражал общее политическое, социальное и моральное суждение коллектива об одном из своих граждан. Полис как бы оценивал, проверял индивида, соотносил его с собой[280].

Не случайно судебный процесс в греческих полисах официально назывался словом «агон», то есть «состязание». Суд был самым настоящим соревнованием между людьми, обвинителем и обвиняемым, а судьи уподоблялись спортивному жюри и не столько осуждали преступление, сколько присуждали победу.

Жизненный идеал гражданина, пожалуй, лучше всего очерчен Геродотом в том же рассказе о Солоне и Крезе. Царь Лидии, показав афинскому мудрецу свои огромные сокровища, после этого спросил: «Встретил ли ты уже счастливейшего человека на свете?». Восточный владыка, несомненно, ожидал, что Солон назовет именно его, однако тот неожиданно ответил: «Да, царь, я видел самого счастливого человека. Это – афинянин Телл». На вопрос, кто такой Телл и почему он заслужил такую честь, Солон рассказал:

«Этот Телл жил в цветущее время родного города, у него были прекрасные и благородные сыновья, и ему довелось увидеть, как у всех них также родились и остались в живых дети. Это был по нашим понятиям зажиточный человек. К тому же ему была суждена славная кончина. Во время войны афинян с соседями он выступил в поход и при Элевсине обратил врагов в бегство, но и сам пал доблестной смертью. Афиняне же устроили ему погребение на государственный счет на месте гибели, оказав этим высокую честь»[281].