Дамы плаща и кинжала - Елена Арсеньева

— Дашенька, знаешь, что было написано в рескрипте? «Индия, куда вы назначаетесь, управляется одним главным владельцем и многими малыми. Англичане имеют у них свои заведения торговые, приобретенные или деньгами, или оружием, то и цель — все сие разорить и угнетенных владельцев освободить и ласкою привесть России в ту же зависимость, в какой они у англичан, и торг обратить к нам». Ласкою, понимаешь? А коли не захотят? Тогда как? Вступать в сражения, надо полагать? Не имея подвоза продовольствия и боевых припасов, во враждебной стране, будучи изнуренными долгим и трудным походом… У нас ведь нет толковых карт. Мы даже не ведаем местности, по которой предстоит пройти войску! Карты только до Хивы, а дальше?!

Его молоденькая жена, до смерти испуганная, наивно пыталась возражать:

— А ну как местность там благоприятная? Ну как взятое с собой вооружение удастся сохранить без применения?

— Как же, удастся! — всхлипнул несчастный военный министр. — Ведь в последнем рескрипте нашим казакам заодно предписывалось: «Мимоходом утвердите за нами Бухарию, чтобы китайцам не досталась. В Хиве вы освободите столько-то тысяч наших пленных подданных. Если бы нужна была пехота, то лучше бы вы одни собою все сделали». Ты слышала?! «Мимоходом утвердите Бухарию!» — Ливен залился горячечным, истерическим смехом, но тут же приложил палец к губам и испуганно уставился на жену: — Что я наделал! Я доверил тебе государственную тайну! Дашенька, умоляю…

— Клянусь, что никто от меня ни слова не узнает, — с важностию отвечала юная супруга. — Вы увидите, что я умею хранить государственные тайны!

Будущее покажет, что она и впрямь сумеет это делать (в чем и будет состоять успешность ее l’espionnage, как говорят французы, аn espionage, как говорят англичане, die Spionage, как говорят немцы, и так далее). Вот и на сей раз Дашенька держала язык за своими беленькими зубками, понимая, что ее болтливость может сделаться причиной не только опалы, но и гибели мужа.

Ливен, впрочем, продолжал тревожиться и от этого болел еще пуще. А между тем сия болезнь пришлась весьма кстати и спасла его от очень серьезных неприятностей!

Глупостей и опасностей от вздорного и мстительного характера императора накопилось столько, что образовался антиправительственный заговор во главе с графом Паленом, который имел в своем заведовании иностранные дела, финансы, почту, высшую полицию и состоял в то же время военным губернатором Санкт-Петербурга, что давало ему начальство над гвардией. Великий князь Александр, наследник, по сути дела, благословил ниспровержение отца, и руки заговорщиков были развязаны. Поскольку Пален благоволил к фон Ливену, он не раз собирался посвятить его в дела заговорщиков, однако болезнь военного министра удерживала его от этого. И потом Христофор Андреевич благословил свою болезнь! Как он должен был бы поступить со столь опасной тайною, если бы ее ему доверили? Долг бы повелевал спасти императора. Но это было бы равносильно предательству всего великого и возвышенного, что имелось тогда в России. Заговорщиков ждали эшафоты, ссылка, тюрьма. И гнет императора, под бременем которого изнемогала Россия, еще усилился бы! Альтернатива фон Ливену рисовалась, во всяком случае, ужасная, и он потом уверял жену, что, если бы Пален сообщил ему о заговоре, ему ничего другого не осталось бы сделать, как пустить себе пулю в лоб.

Обошлось. Однако был момент, когда и Ливен, и его жена остро пожалели о своей порядочности по отношению к императору. 11 марта в одинадцать вечера император написал военному министру следующее: «Ваше нездоровье затягивается слишком долго, а так как дела не могут быть направляемы в зависимости от того, помогают ли вам мушки[74]или нет, то вам придется передать портфель военного министра князю Гагарину».

Оскорбление заключалось не в самом по себе распоряжении, пусть вздорном и грубом, но в том, что дела сдать предписывалось именно князю Гагарину — мужу императорской фаворитки Анны Лопухиной, человеку слабохарактерному и к делу неспособному. Правда, подсластить пилюлю император решил, назавтра же произведя фон Ливена в генерал-лейтенанты…

В доме фон Ливенов царило уныние. Наконец Дашеньке, которая приложила все возможные усилия, удалось успокоить мужа, и супруги уснули.

Внезапно в спальню вошел камердинер и разбудил графа вестью, что от императора прислан фельдъегерь со спешным поручением. Было половина третьего ночи. Проснувшейся Дашеньке Христофор Андреевич угрюмо сказал:

— Дурные вести, вероятно. Пожалуй, угожу в крепость.

Фельдъегерь сообщил:

— Его величество приказывают вам немедленно явиться к нему в кабинет, в Зимний дворец.

Муж и жена переглянулись. Так как император с семьей жил в Михайловском замке, это приказание показалось им бессмыслицей.

— Вы, должно быть, пьяны! — сердито сказал фон Ливен.

Фельдъегерь обиделся:

— Я дословно повторяю приказание государя императора, от которого только что вышел!

— Да ведь император лег почивать в Михайловском замке! — воскликнул Ливен.

— Точно так, — кивнул фельдъегерь. — Он и теперь там. Только вам он приказывает явиться к нему в Зимний дворец, и притом немедленно!

Ливен принялся расспрашивать: что случилось, зачем императору понадобилось выезжать из замка посреди ночи? Что его подняло на ноги?

Фельдъегерь на это отвечал:

— Государь очень болен, а великий князь Александр Павлович, то есть государь, послал меня к вам.

Ливен окончательно запутался и окончательно перепугался.

Отпустив фельдъегеря, он принялся обсуждать с женой все эти непонятки. Уж не спятил ли с ума фельдъегерь? Или, быть может, император… ну да, тронулся вовсе и теперь ставит бывшему военному министру ловушку? А коли фельдъегерь сказал правду и государь нынче Александр? Но каким образом?!

Ливен в конце концов выбрался из постели, послал слугу запрячь сани, а сам перешел в туалетную, выходившую окнами во двор. Спальня же выходила окнами на Большую Миллионную улицу, примыкавшую к Зимнему дворцу. Христофор Андреевич велел Дашеньке встать у окна, наблюдать, что происходит на улице, и передавать ему о том, да не высовываться, чтобы ее не было видно снаружи.

Ливен уже всего опасался!

Это было его первое «секретное поручение» Дарье Христофоровне.

«Ну вот я и наряжена в часовые!» — со смешком подумала она.

Ей тогда было всего пятнадцать лет, нрав у нее был веселый, она любила всякую новизну и относилась легкомысленно к роковым событиям, интересуясь только одним: лишь бы они внесли разнообразие в повседневную рутину городской жизни! Дашенька с любопытством думала о завтрашнем дне. В какой же дворец ей предстоит ехать с визитом к свекрови и великим княжнам, которых она навещала ежедневно? Именно это ее более всего интересовало в данную минуту.