Обитель Апельсинового Дерева - Саманта Шеннон

Тани зашевелилась. Ей было тепло и покойно, легонько ныли виски.

Она так глубоко провалилась в сон, что проснуться сумела не сразу. А когда вспомнила все, кожа снова похолодела, и тогда Тани поняла, что лежит на камне.

Она перевернулась и села. В темноте едва виднелись очертания ее дракона.

– Где мы, Наиматун?

Чешуя зашуршала по камню.

– Где-то, – пророкотала дракана. – Нигде.

Они были в выбитой приливами пещере. Снаружи плескалась вода. Разбиваясь о камни, она освещалась голубоватыми отблесками и гасла, как крошечные светящиеся каракатицы, вынесенные морем на пляж мыса Хайсан.

– Расскажи, – сказала Наиматун, – чем ты нас обесчестила.

Тани обхватила руками колени. Если в ней и осталось сколько-то отваги, ее не хватило, чтобы второй раз противоречить дракону.

Она говорила тихо. Ни о чем не умолчала. Пока она выкладывала все, что началось с вывалившегося на берег чужестранца, Наиматун не издала ни звука. Тани, склонившись до земли, стала ждать ее приговора.

– Поднимись, – вымолвила Наиматун.

Тани повиновалась.

– То, что случилось, не бесчестит меня, – сказала Наиматун. – Это бесчестит мир.

Тани понурилась. Она дала себе слово больше не плакать.

– Я знаю, что мне нет прощения, великая Наиматун. – Тани смотрела на носки своих сапог, но подбородок у нее дрожал. – Утром я пойду к достойному морскому начальнику. Ты можешь в-выбрать другого всадника.

– Нет, дитя плоти. Ты моя всадница, ты клялась мне перед морем. И ты верно сказала, что тебе нет прощения, – добавила Наиматун, – но только потому, что за тобой нет преступления.

Тани уставилась на нее:

– Было преступление! – Голос у нее вздрагивал. – Я нарушила уединение. Я спрятала чужестранца. Я преступила Великий эдикт.

– Нет, – прошелестело в пещере. – Запад или Восток, Север или Юг – огню все равно. Угроза исходит снизу, а не издалека. – Дракана распростерлась на земле, чтобы заглянуть в глаза Тани. – Ты спрятала мальчика. Спасла его от меча.

– Я не по доброте, – выговорила Тани. – Я потому это сделала… – У нее свело живот. – Потому что хотела, чтобы жизнь моя текла гладко. И боялась, что он ее разрушит.

– Это меня огорчает. Это тебя бесчестит. Но это можно простить. – Наиматун еще ниже опустила голову, так что глаза их пришлись почти вровень. – Скажи мне, маленькая сестра, что понадобилось инисскому мальчику в Сейки?

– Он хотел видеть вседостойного государя. – Тани облизнула губы. – Он, кажется, ради этого готов был на все.

– Тогда государь должен его увидеть. Император Двенадцати Озер тоже должен выслушать его слово, – сказала дракана. Зубцы у нее на спине отвердели. – Земля под морем содрогается. Он зашевелился.

Тани не посмела спросить, о ком она говорит.

– Что мне делать, Наиматун?

– Не так спрашиваешь. Спроси: что нам делать.

Эрсирская столица Раука была величайшим из городов Юга. Пробираясь в путанице ее стесненных высокими стенами улочек, Лот целиком отдался зрению, слуху, обонянию. Радужные горы пряностей, благоухающие на всю улицу цветники, высокие, украшенные синей смальтой башни, чтобы ловить ветер, – все было для него внове.

Занятые своими делами горожане удостаивали идущего рядом с ним ихневмона разве что беглого взгляда. Должно быть, в Эрсире они были не так редки, как в северных краях. Этот ихневмон, вопреки легендам, по-человечески не говорил.

Лот сторонился людей. Не обращая внимания на жару, он по горло укутался в плащ, но все равно, стоило кому-нибудь оказаться слишком близко, – его душила паника.

Дворец Слоновой Кости – резиденция дома Таумаргам – безликим божеством высился над городом. Над ним кружили скалистые голуби, почтовые гонцы горожан. Купола сияли золотом, серебром и бронзой ярче отраженного ими солнца, а стрельчатые окна, прорезая белые, без пятнышка, стены, превращали белизну в кружевной узор.

Кассар ак-Испад служил посланником от дома Таумаргам. Лот собирался идти ко дворцу, но его ихневмон был другого мнения. Он вывел Лота к рыночным рядам, где воздух был сладок, как пудинг.

– Совершенно не понимаю, что ты придумал, – растрескавшимися губами проговорил Лот. Он был уверен, что зверь его понимает. – Нельзя ли воды попить, а, почтенный?

С тем же успехом Лот мог придержать язык. Когда они оказались перед прилавком с седельными флягами, полными прозрачной водой, Лот не вытерпел. Он нашарил в мешке кошель с монетами. Ихневмон, оглянувшись через плечо, заворчал.

– Пожалуйста, – устало проговорил Лот.

Ихневмон фыркнул, но сел по-собачьи. Лот указал торговцу на самую маленькую бутыль из радужного стекла. Торговец ответил на своем языке.

– Я не говорю по-эрсирски, уважаемый, – горестно признался Лот на инисском.

– А, ты из Иниса! Прошу простить. – От улыбки в уголках глаз торговца собрались морщинки. У него была обычная для эрсирцев золотистая кожа и темные волосы. – Она стоит восемь солнц.

Лот заколебался. Он всегда жил в богатстве и не выучился торговаться.

– По-моему… дороговато, – пробормотал он, памятуя о своих небогатых запасах.

– Моя семья – лучшие стеклодувы Рауки. Не могу же я, друг мой, пятнать наше доброе имя, продавая свое искусство по дешевке.

– Ладно. – Лот утер лоб. Было слишком жарко, чтобы спорить. – Я видел, здесь люди закрывают лицо тканью. Где я могу купить такую повязку?

– Так ты ехал без паржи? Да тебе повезло, что не ослеп в песках. – Поцокав языком, торговец развернул квадратный кусок белой материи. – Вот. Это будет в придачу.

– Ты слишком добр.

Лот протянул руку, постаравшись сдержать ее дрожь. Он так боялся, как бы чума не просочилась сквозь перчатку, что едва не выронил ткань. До глаз обвязавшись паржей, он вручил эрсирцу горсть монет из кошелька.

– Да сияет над тобой заря, – пожелал тот.

– И над тобой, – неловко ответил Лот. – Ты и так мне помог, но нельзя ли попросить большего? Я ищу в Эрсире его превосходительство Кассара ак-Испада, посланника при короле Джантаре и королеве Саиме. Найду я его во дворце Слоновой Кости?

– Ха! Если найдешь, почитай себя счастливчиком. Его превосходительство вечно в разъездах, – хмыкнул торговец. – Но в это время года, если его и можно застать, так в его поместье в Румелабаре. – Он отдал Лоту фляжку. – Караван уходит от Голубиного дворца на рассвете.

– Оттуда и письмо можно послать?

– Отчего же нельзя?

– Спасибо тебе и доброго дня, почтенный.

Лот отошел и в три больших глотка осушил фляжку. Отдуваясь, утер губы.