Неон, она и не он - Александр Солин

– Где он тебя гладил?

– По спине, по голове, руки…

Получив ориентиры, он уложил ее набок и принялся колдовать, подражая отцовской нежности, как он ее понимал. Начав со спинки, он, разумеется, быстро забыл, что перед ним маленькая девочка, а он ее отец. Перепутал спинку с животиком, льняную головку с ягодицами, а ручки с ножками. Заставил ее вздрагивать и, наконец, подсунул ей свои истинные окрепшие намерения. При ее молчаливом попустительстве он в одиночку и неожиданно быстро взобрался на гору и, упруго толкаясь, сбежал оттуда прямо к подножию ее вялого соучастия.

Конечно, позволив себя гладить, она прекрасно знала, чем все кончится, и когда он обнаружил свое хотение, поступила так, как делала до него, когда была приучена к мысли, что ее удел – подставить себя мужчине, когда он того захочет. Дождавшись, когда он отделится, она встала, накинула халат и устремилась в ванную, чувствуя на ходу, как его липучий дар покидает ее и, холодея, стекает по глянцевой упругости млечных путей и вот-вот потянется за ней темнеющим следом, как раненая кровь. Она успела забежать в ванную, где, расставив ноги и морщась, подобрала ребром ладони шуструю жидкость, намереваясь тут же ее смыть. Вдруг стыдное и жадное любопытство, сродни тому, с каким она рассматривала его челнок, одолело ее. Она поднесла сопротивляющуюся ладонь к глазам и с брезгливым изумлением принялась разглядывать ту невзрачную беловатую субстанцию, которой ее до сих пор так усердно потчевали ее мужчины, и от которой она каждый раз спешила избавиться (Володя не в счет). Видом и липкостью она напоминала бесцветный шампунь, отчего рот тут же отозвался легким мыльным привкусом. Отвернувшись от зеркала и преодолевая отвращение, она сначала понюхала жидкость, а затем коснулась кончиком языка. Гримасничая сверх меры, она попыталась распробовать вкус, заранее обреченный называться отвратительным, и вдруг сплюнула, словно обнаружив там что-то тухлое:

– Тьфу, какая гадость!

Вернувшись, она забралась к нему в объятия и пригрелась, а затем, пользуясь темнотой, погрузилась с головой под одеяло. Там, затаившись, она некоторое время вдыхала душноватое тепло их испарений, пытаясь выделить из них запах его тела, но лишь прелый, со слабым рыбьим привкусом дух их мокрых натруженных желез дразнил ее обоняние. Опасаясь ненужного возбуждения, она отползла от него на безопасное расстояние и вскоре заснула.

Наутро она вспомнила вчерашнюю дегустацию и, испытав неожиданное возбуждение, сама заставила его заставить ее кричать. Отлежавшись, она скрылась в ванной, где собрала и уместила на ладони небольшую перламутровую лужицу. Подав лицо вперед, закрыв глаза, облизывая губы и причмокивая, она тщательно и без отвращения попробовала его угощение. Несмотря на внезапную симпатию, она нашла его безвкусным и слегка солоноватым. Губы стали липкими, а язык по особому гладким. Словом, ничего похожего на олимпийскую амброзию. «Тогда отчего так много дур, которым ЭТО нравится?» – подумала она, имея в виду в первую очередь свою лучшую подругу Светку. Надо обязательно заглянуть в Интернет и почитать, что там пишут по поводу вкуса спермы.

«Господи, знали бы подруги, чем я, Наташа Ростовцева, образцовая чистюля и фифочка, тут занимаюсь!» – с веселым ужасом подумала она, обследуя языком встревоженную полость рта, куда впустила его живучую агрессивную гадость.

Это безусловно важное открытие, совершенное с большим опозданием, возбудило в ней по очереди два противоположных чувства. Сначала разочаровало, потому что она ждала большего, а затем обрадовало – слава богу, без этого можно прекрасно обойтись! Достаточно того, что она теперь знает, что это такое, но извлекать и пачкаться – увольте! Не царское это дело!

В тот же день она тайком заглянула в Интернет.

«Как много на свете блеющих озабоченных дур, которым невдомек, что зализывая мочеиспускательные отверстия, они уподобляются животным! Вот если бы они зализывали раны своих самцов, тут бы я их поняла. Впрочем, что с них взять – это же тупые самки, живущие от случки до случки! Подумать только – тратить жизнь на обсуждение и смакование скотских привычек, украшая свои пошлые мыслишки цветочками и сердечками!» – брезгливо думала она. Нет, она вовсе не против, чтобы зализывали её, но сама она этого никогда делать не будет! Кстати, для того чтобы сперма была сладкой надо, оказывается, кормить своего самца фруктами и поить ананасовым соком…

Каникулы неожиданно закончились, и тут же обнаружилось, что если они забыли про мир, то мир про них не забыл.

Едва она появилась у Феноменко, как он объявил ей, что через две недели надо быть в Стокгольме. Она ответила, что согласна туда ехать, только если с ними поедет Юлька.

– Я не собираюсь оплачивать твою мнительность, – сухо ответил он.

– А я не желаю повторения той грязной истории!

– Хорошо, не хочешь ехать – не надо. Я возьму Юльку. Но тогда нам придется расстаться.

И рывком подтянув к себе папку, углубился в нее, давая понять, что разговор окончен. Она помолчала и сказала:

– Естественно, номера у нас будут отдельные!

– Разумеется! – блеснули его глаза.

Не имея намерения возбудить нездоровые ожидания читателя там, где потакать им было бы против всякой жизненной логики (ибо в жизни, конечно, все может быть, но не все можно допустить), забежим вперед и скажем, что все обошлось и ей удалось удержать его на привязи.

Пятнадцатого января раздался первый звонок, оповестивший фондовую общественность о начале большой игры на понижение, где самым важным игроком оказалась перевозбужденная заокеанская экономика. К этому времени они с Юркой уже вышли из рынка и, сменив бычью личину на медвежью, приветствовали теперь тот золотой для них пар, что вырывался из дырявого аэростата мирового хозяйства, взлетевшего на недопустимую высоту. Его озабоченность впервые проникла в Наташу, приобщив ее к тем привычным для него тревогам, которыми он зарабатывал на жизнь. Теперь, встречаясь вечером, она первым делом спрашивала:

– Ну, как твой рынок?

И он, улыбаясь, пытался описать неописуемое – того капризного, неверного, коварного альфонса, что проживая в фиктивном браке с бережливой и скуповатой дамой, именуемой мировой экономикой, пользуется ее состоянием, чтобы предаваться превратностям азартных игр.

– Смотри не разорись! – однажды озабоченно пожелала она.

– У меня в общей сложности около четырех миллионов долларов, не считая недвижимости. А кроме того, теперь у меня есть ты – мой самой дорогой, а, вернее, бесценный актив, и теперь я просто не имею права разориться! – впервые оценил он перед ней свое состояние.

Она поглядела на него, затем встала (дело было за вечерним чаем), обошла стол и приблизилась к нему:

– Будь осторожен, пожалуйста! – заботливо погладила она его по голове и, склонившись, поцеловала в мягкую макушку.

Рано утром в понедельник он повез ее в аэропорт. Слабый мороз прояснил воздух, облака, низким потолком нависшие над городом, плелись в фиолетовую мглу, отливаясь тревожным коралловым блеском.