Девичьи игрушки - Владимир Лещенко

Изнутри собор оказался еще более древним, чем снаружи. Фрески потемнели от времени и кое-где были почти не видны. Две стены закрывали леса – шли реставрационные работы. Но служба не прекращалась. Сиял золотом деревянный резной иконостас, пахло воском и ладаном.

Майор и себе купил три тонких коричневых свечи, но принялся нерешительно топтаться на месте, совершенно не зная, куда и кому их ставить.

Воткнул одну в огромный многосвечник, стоящий перед иконой Богоматери. Другую приладил перед образом Варвары-великомученицы. Помощь небесной покровительницы пропавшей девушке уж верно не помешает.

А потом стал шататься среди суровых и благостных мужских и женских ликов, чтобы просто приткнуть оставшуюся свечку куда попало.

И вдруг глаза его остановились на странном для христианского храма изображении. Человеческая фигура в воинском доспехе, на широких плечах – алый плащ. И… собачья голова с сияющим вокруг нее золотым нимбом.

Это еще что за чудо-юдо заморское? Какой шутник намалевал среди сонма великомучеников египетского бога Анубиса? Не иначе штучки коммунистических времен. Опоганили церковь в целях атеистической пропаганды? Так вроде бы нет. Краски столь же стары, что и на соседних фресках.

Повертел головой туда-сюда и наткнулся на внимательный взгляд из-под темного платочка. Сухонькая старушка отчего-то непрестанно косилась на сыщика.

– Это кто? – стыдясь своего невежества, поинтересовался у нее Савельев, кивнув головой в сторону Песиголовца.

– Святой мученик Христофор, защищающий странствующих и отводящий внезапную смерть, – тихонько молвила бабка.

– А чего он… Ну такой?

– Звероликий? По своей собственной воле, детка. Был он очень красивым юношей, привлекавшим сердца многих дев. Вот и взмолился к Господу, чтоб тот дал ему уродливое обличье, дабы избежать искушений плотских… А еще он на своих плечах самого Христа носил. Оттого и Христофором зовется.

Майор понимающе кивнул. Да и прилепил последнюю свечечку у образа.

Старушка с облегчением вздохнула и снова перекрестилась.

– Ты-то мне, сынок, видать, и нужон.

Он с удивлением взглянул на бабулю. Вот, сейчас начнет деньги канючить. Можно и дать. Не жалко и стольника за содержательный рассказ. Всего-то и дел, что пол-литра водки.

Уже и в карман полез за бумажником, однако женщина мягко положила свою сухую ручку на его запястье и покачала головой.

– Не денег прошу, а выслушать. Не потерял ли ты кого?

– А вы откуда… – отшатнулся Вадим.

– Девушку? – утвердительно кивнула бабка.

– Да.

– Тогда точно ты. Так вот, сынок. Явился мне сегодня ночью он, – кивок в сторону стены с псоглавым. – Да так явственно, будто вот тебя сейчас вижу. И велел идти нынче в храм и тому, кто поставит свечу перед его образом, сказать: в таком-то доме находится им потерянная… И дом тот мне показал…

Савельев не хотел верить своим ушам. Что за чертовщина творится? И где? В святом, можно сказать, месте!

И, однако, при всем своем скептицизме он не спешил уходить, а жадно слушал, как словно впавшая в священный транс бабушка подробнейшим образом описывает узилище, в котором якобы заточена Варвара.

– Вас кто-то специально подучил сказать мне все это? – официальным, «ментовским» тоном осведомился он, когда старуха закончила сказки сказывать.

– Господь с тобой! – принялась открещиваться от него богомолка. – Кто ж такими делами шутит?!

И столько неподдельного изумления было в ее голосе, что Вадиму разом стало не по себе.

– Извини, мать. Я сейчас в таком состоянии, что любого готов на куски порвать.

– Знамо дело, сынок. Знамо дело.

– Спасибо вам на добром слове. – Майор почувствовал, что у него зачесался нос – верный признак волнения. – Постараюсь проверить ваши… э-э… показания.

– Только не мешкай, милый. Времени почитай что и нету…

– Да-да, конечно…

В-да, зима 1758 г.

Слишком гладкого приземления не получилось.

Знамо дело. Ежели б они частенько упражнялись этак-то в полетах на снежных ядрах, пущенных из катапульты, то, может, все и прошло бы без сучка и задоринки. А так Иван подвернул ногу, а барон ушиб руку и пребольно треснулся лбом о какой-то столбик, торчавший из снега.

– Видели, видели?! – тряся головой, зашелся немец в восторженном шепоте. – Опять искры посыпались из глаз!

– Смотрите, чтобы снова чего-нибудь не поджечь, – пошутил Барков.

Кто твердые врата лбом мягким отворяет

И побежденный град весельем наполняет,

Тому желаю я, чтоб храбр был завсегда,

Хоть вместе с нами еть не будет никогда…

Прежде всего избавились от обережных веревок. Это Дамиан с Козьмой придумали привязать к их поясам вервие, чтоб обеспечить последующий отход. Молодцы братья.

Предложив оригинальный способ попадания внутрь монастыря, Иван как-то упустил из вида проблему возвращения. А так – веревка перебрасывается через стену, затем, завершив дела и вернувшись к стене, барон с поэтом лишь дернут за нее оговоренное количество раз, и молодые иноки потащат разведчиков на верх ограды. Оттуда уж спуститься будет легче. С помощью того же каната, который, чай, найдется, к чему привязать.

– Я знаю такой узел, – похвастался пристав, – который сам собой и развяжется. Мы лишь потянем по-особому веревку. Меня этой хитрости марокканские пираты научили, когда я был у них в плену…

Худо-бедно, однако начало было положено. Теперь следовало определиться с местом, где высадились, и приниматься за промысел следопытов.

– Главное, меня слушайтесь, господин копиист, – назидательно вещал барон. – Вы человек штатский, к военному делу непривычный. А я пороху на своем веку изрядно понюхал. И в разведку не раз хаживал…

При этом он так неуклюже и громко ступал, что поэт усомнился в его боевом опыте.

– Тише, сударь! Ради бога, тише!

– Да они все дрыхнут, как сурки, – безапелляционно заявил воин. – Знаю я этих святош! Только наружно выказывают благочестие, а сами…

– Не все меряйте своим европейским аршином, – отрезал Ваня.

(Или у них там что-то другое?)

– Тогда чего ж мы тут с вами делаем?

В вопросе, заданном с изрядной долей ехидства, содержался резон, и поэт не нашелся, что ответить. И все же его национальное самолюбие было задето.

Ишь, начитался немчура французишек с итальянцами! Те известные безбожники, хоть и почитают себя правоверными христианами. Такого о своих священнослужителях понаписывали, что читать срамно.