Дети Лавкрафта - Эллен Датлоу

Может, получше был бы вопрос: что произошло бы, если б он расползся? Потому как именно это и происходило. Или уже произошло. Мелани, его работа, его квартира, все, что он оставил позади, – все то было временным. Он все время возвращался сюда.

«Король идет к себе в замок. Король шагает путем голодным. Король пожирает тьму, и король поглощен».

Слова звучали монотонно, но Ник узнавал собственный голос. Горло болело, чувствовался вкус крови. Ногам его не терпелось шагать, «Голодный Путь» манил его.

Ник обратился спиной к лесу и вошел в дом. Выплеснул остатки кофе в раковину, потом прошел в спальню, натянул джинсы, теплую фланелевую рубашку и толстые шерстяные носки. Рассовал по карманам вещи, какие ему, наверное, и нужны не были: фонарик, коробок спичек, батончик мюсли, бутылочку воды. Телефон оставил дома. Последнее, что он взял, это старое отцовское мачете, все еще острое. Им можно бы путь расчистить, хотя Ник предполагал, что дорога, по большей части, окажется чистой, ждет его не дождется.

Небо унылой серостью проглядывало между аккуратными, ровными стежками деревьев. Выступил легкий пот, когда Ник помахал мачете, не столько кустарник порубить, сколько нервные пары выпустить. Быстрее, чем Ник ожидал, он дошел до поваленного дерева, того поваленного дерева. Он был уверен, что оно то самое. Земля комьями висела на вывороченных корнях. Нику вдруг очень захотелось калачиком свернуться в их тени. Закопаться прямо там. Темнота будет овевать его своим теплым и влажным дыханием.

Он продолжал шагать. Ветви беспокойно раскачивались, ветер усмирял их обратными, как при отливе, порывами. Но ветер всего лишь по небу метался, затрагивая верхушки деревьев. Внизу же все было тихо. Даже насекомые не стрекотали.

Ник резко остановился. Лачуга стояла там же, между деревьями. Ноги сами провели его через лабиринт, через дебри. Король, он в свой замок идет. Король идет домой.

Краем глаза он уловил какое-то движение. Ник повернулся и увидел Эрика, бегавшего босым среди деревьев. Вот пропал за лачугой, и земля вздрогнула. Голодный, скрежещущий звук, как тот, какой он слышал много лет назад, и все деревья вроде сразу же склонились к нему, даром что стояли совершенно неподвижно.

Часть крыши лачуги обвалилась и была по-новому залатана. Не так давно, по всему судя: жесть еще не успела заржаветь. Ведьма в швах. Аннабель Мэй, или кто б она ни была. Она мертва. Вэл рассказала ему. Да и сам Ник видел ее тело или, по крайности, его вторичное отображение, мозг его уже начал распускаться, стоило ему оказаться в ущелье. Жил ли в лачуге кто-то другой? Ник подошел поближе. Достаточно близко, чтоб различить неровные тени за грязными окнами.

– Не дрейфь, – бормотал Ник. – Наберись смелости.

Вцепившись в ручку мачете, Ник выгнул свободную ладонь и прижался лицом к стеклу. Наполовину он ожидал увидеть маленькую девочку, пустую катушку из-под ниток, катящуюся мимо ее колена. Нет. Спиной к нему у грубо сколоченного деревянного стола стояла какая-то женщина. Она взяла со стола нож и сунула его в карман юбки, по виду домотканой. Рукава у женщины были закатаны, открывая неровные швы на ее коже.

Женщина повернулась. Ник присел, прижался к стене лачуги под окном. Не могла эта быть той самой женщиной. Та умерла. На коже у этой швов меньше, больше чистого места меж рубцов. Он вспоминал маленькую девочку, игравшую пустой катушкой, то, как подхватила ее мать на свои ужасные руки. Узоры из рубцов, спирально уходящие вниз, в голодную тьму. «Смотрители Голодающего». Так ведь называла их Вэл?

Ник закусил кулак, сдерживая то ли крик, то ли смех, то ли рыдание. Женщина в лачуге, должно быть, та маленькая девочка, выросшая и занявшая место своей матери. Может быть, точно так же, как и та женщина когда-то заняла место собственной матери много лет назад. Культ всего одной семьи, отгоняющий тьму.

За лачугой что-то взревело в сарае. Ник вскочил, собираясь бежать обратно через лес к родительскому дому. Однако ноги понесли его в другую сторону. Или лес повернулся вокруг него. Запутавшись, он едва не врезался в сарай. Как-то вышло, что лачуга теперь оказалась за ним, а он попался между двумя этими строениями. Ник с усилием выравнивал дыхание, нарочно повернувшись спиной к сараю и делая дрожащий шаг вперед. Лачуга выросла перед ним. Ужас из дурных снов: все вокруг знакомое, а он не может отыскать дорогу домой. Потерянный в лесу, пойманный в рельеф. В горле застряло сдавленное рыдание. Он прислонился к сараю. А через мгновение глаза его уже шарили по щели между досками.

Когда зрение привыкло, распутав темень настолько, что стал виден человек, свисающий с множества цепей, закинутых на крюк, вделанный в потолок. Старый, хотя о возрасте его Ник в точности судить не мог. Что-то в нем казалось невыразимо древним. Или будто бы тело его было иллюзией и хранило внутри нечто куда более древнее. Руки человека были болезненно вытянуты над головой, шрамы покрывали изможденное тело между ржавеющим металлом. Человек забился, запрокидывая голову и воя.

Земля ответила, стон дрожью отозвался у Ника в ногах. Швы расходились. Ник чувствовал, как лопались нитки, земля раскрывалась с чавкающим звуком.

Человек на цепях замер. Ник крепче прижался к сараю. Человек мотал головой, один его глаз вращался в черепе, словно низкая, заболевшая луна, свет которой пригвождал Ника к месту. Мир сузился. Ветер перекатывался через него гладкой волной. Спиральная тропа вела его к голубому оку на дне каменоломни, песчинке во взоре чего-то огромного и непостижимого.

В глубине сарая со скрипом открылась дверь. Свет потоком хлынул внутрь сарая, когда туда вошла женщина со швами. Мачете выскочило у Ника из ладони, глухо стукнувшись об усыпанную листвой землю. Его опасение, что стук привлечет внимание, было напрасным: весь шум высосало из мира, кроме того, что имелся внутри самого сарая.

Шаркали шаги женщины, шедшей к человеку в цепях и достававшей нож из кармана юбки. Ник с ужасом смотрел, как приставила она нож к телу висевшего на цепях (к редкому пятну кожи между петлями ржавых цепей) и срезала его одной длинной полоской. Человек откинул голову, открыл рот, показывая кривые зубы, которые, казалось, кто-то нарочно искрошил. Крик его был совершенно нечеловеческим. В крике этом Нику слышалось то, что таила тьма: голод и желание прижаться к коже мира.

На минуту он и увидел это. Не человека, закованного в цепи в сарае, а всеохватную взбаламученную тьму, заключенную в человеческую плоть. Она билась, распирая землю и кости. Всеобъемлющая и невозможная, проникающая повсюду под землей, вокруг земли. Глухая темень меж звездами. Переплетение корней. Океан. Утроба, какую держат взаперти хиленькие ниточки. Человек, что отправился в лес пожирать тьму. Король в своем замке.

Человек в цепях вновь стал всего лишь человеком, когда женщина в швах, склонив голову набок, опустила полоску плоти себе в рот. Ника замутило, он ощутил, как срезанное скользит по его собственному горлу. Жуя и заглатывая, женщина достала иголку и катушку ниток из того же кармана, что и нож.

Ник чувствовал блистающий кончик иглы, кожа его морщилась вокруг волочащейся нити, когда женщина тащила ее сквозь свою руку. Человек на цепях повис неподвижно. Рев ненасытного голода утих. Басовитое ворчание доносилось из-под земли. Не насытившееся, а сдерживаемое, стянутое швом внутри женщины.