Лукавый Шаолинь - Алина Воронина

Меня передернуло. Ну почему многие думают, что я глупая и недалекая?

— Но ты почти права. Я отрицаю все в этом мире, так как не могу найти себе места. Для молодежи сейчас дороги закрыты, если ты, конечно, не сын олигарха, не проживаешь у серебряной церкви и не здороваешься за ручку с поутри. Но я не отрицаю самосовершенствование и аскетизм. И поэтому я здесь, в школе «В поисках Шаолиня».

Мне стало грустно и очень захотелось обнять Никиту. Вот что значит горе от ума.

Я размышляла о них, цвете современной молодежи. Я не обладала эрудицией Маши, сверхъестественной красотой Инея, силой воли Яра, нравственностью Влада, тонкостью Никиты. Но я не пряталась от жизни. А они, лучшие из лучших, ушли в восточную философию ушу, бесплодные умствования, алкоголь, сталкерство и вымышленный мир ролевых игр.

И я думала о том, что это страшно, когда такие люди не находят себе места в жизни.

— Ладно, Элюшка, пошли домой, а то опять дождь начинается, — проговорил Никита и взял меня за руку.

Мы шли под дождем, и мне было грустно, но плакать я уже не могла.

— Эля, а хочешь, я тебе стихи почитаю? Называются «Время колокольчиков». Ты ведь знаешь эту песню Башлачева? Нет, так слушай:

Летом мы с Машей поехали в Санкт-Петербург. Гуляли белыми ночами и слушали Виктора Цоя «Видели ночь». Однажды подруга спросила:

— Эля, ты достигла того, чего хотела — отомстила Бранимиру и получила пояс. Ну что, тебе хорошо?

— Очень, солнышко. Но я заплатила высокую цену — Васильич заставил меня отказаться от любви. Что ты об этом думаешь?

— Только то, что у тебя сильно сдвинута система ценностей.

— У меня? А не у ребят из нашего клуба? И не у наставника?

— Знаешь, вы друг друга стоите. Но это был твой выбор, Эля.

— Мой. Но сейчас мне хорошо. За меня уже все решили. Когда сказали: живи по этим правилам и будешь счастлива. Разве я одна такая, ответь? Да всей нашей молодежи дали свод законов и приказали молчать. Мы за вас все решим. А вы занимайтесь боевыми искусствами да восточной философией.

— Эля, — усмехнулась Маша, — не мешай кислое с пресным, а политику с нравственностью.

— Тебе ли говорить о нравственности?

— Мне, Эля! Я хотя бы красоту ищу в жизни, а ты загоняешь себя в противоестественные и ненужные рамки. Тебе хоть что-то интересно, кроме мордобоя и мести Брану? Хоть что-то? Жизнь — это не только боевые искусства, это и музыка, и любовь, и дружба, и политика, наконец, — сказала Маша со скрытой агрессией.

Я ответила резче, чем хотела:

— Не надо считать меня глупой. Меня интересует политика. И прежде всего, что ты делаешь в Молодежном Совете?

Маша смутилась, как всегда смущалась, когда я касалась этой темы. Вот уже два года она была членом Молодежного Совета при Государственной Думе. Ни для кого не было секретом, что его деятельность была абсолютно бесполезной. Молодые депутаты занимались тем, на что не хватало времени у Думы — писали никому не нужные бумажки и ходили в рейды по неблагополучным семьям. Толку от этого не было никакого. И меня очень занимало, зачем это нужно Маше.

Девушка мигом растеряла свою агрессию, лицо ее стало грустным и мечтательным. Я сама улыбнулась, поддавшись романтическому настроению подруги. А вдруг и правда они в этом совете меняют жизнь людей? Приближают нас к светлому будущему?

Ответ Маши меня ошарашил. В нем не было ни грамма романтики.

— Я изучаю веренского чиновника как класс общества.

— Но зачем? — я с трудом выдохнула.

— Я хочу быть счастливой. А для меня счастье в том, чтобы быть собой. А от чиновника зависит моя жизнь. Вот я его и изучаю. Ладно, Элюшка, не забивай свою красивую головку.

И Маша поцеловала меня в щеку. У меня на душе потеплело, и я невольно улыбнулась.

К сожалению, город на Неве окончательно разъединил нас. Наверное, мы поняли, что всегда были слишком разными людьми. Я утонула в тренировках и учебе. Маша занималась своими делами. Иней жила в запретном городе и стала какой-то странной.

Для меня же каждое занятие ушу была доказательством самой себе, что я что-то значу. Я думала тогда, что знание боевых искусств возвышает над остальными людьми. И даже переняла те снобистские интонации, которые так осуждала у Инея. Постепенно мой круг общения замкнулся на Васильиче и учениках школы. Даже с родителями я почти не разговаривала, перекидываясь двумя-тремя общими фразами.