Мама, не читай! Исповедь "неблагодарной" дочери - Катерина Шпиллер

Так, в этой гнусной возне, шёл месяц за месяцем. Я чувствовала, что со мной происходит что-то совсем нехорошее. Я практически перестала спать, вздрагивала от любого громкого звука, у меня всё время болела голова и стало дурить сердце: я не могла пройти и десяти метров, чтобы не начать задыхаться. Сердце то бежало куда-то, как сумасшедшее, то замирало и забывало биться: меня охватывал ужас, за секунду-две приходила мысль, что оно уже вообще биться не будет, что это конец. Потом оно всё-таки «запускалось» и меня начинал одолевать дикий кашель из-за сбитого напрочь дыхания. Плакала я раз по пять в день. Настроение уже практически не исправлялось. Женя был в отчаянии:

— Я скоро забуду, как ты улыбаешься! — восклицал он.

В эмоциях меня бросало от дикого гнева, с криком, рыданиями, истериками — до полного отчаяния, исступления, чёрной меланхолии то с завываниями, как на могиле близкого человека, то с гробовым молчанием часами, когда не было ни желания, ни даже капельки сил, чтобы произнести хоть звук.

И вот как раз в этот момент, как назло, как специально, стали появляться великолепные варианты работы. До сих пор при воспоминании о замечательно интересных предложениях, которые вдруг посыпались на меня, хочется от досады стучать кулаком по стене (а ещё лучше по чьей-то башке) и вопить что есть сил. Потому что очень обидно было, найдя, тут же потерять... Меня брали, меня звали: и в интересные журналы, и даже на телевидение. Но я была в ужасающем состоянии: уже не могла больше ни о чём думать, кроме как о том, что происходит в моей семье. Я жутко зациклилась на этом и полностью погрузилась в постоянные мысленные объяснения, убеждения, доказательства, выяснения отношений. Это страшно выматывало, отнимало все силы, трепало нервы. Ночами во сне споры, ругань, крики, рыдания продолжались. Утром я вставала совершенно измученная, пустая, слабая. Иногда после тяжёлой ночной «семейной» ссоры я просто не могла подняться с кровати. Лежала и тупо смотрела на серенький рассвет за окном, утирая ещё не высохшие слёзы. «Господи, почему, зачем? — терзали меня вопросы. — Зачем так мучить себя, меня, всех нас? Зачем они превращают всю нашу жизнь в ад? Неужели им хорошо от всего этого?»

Я шарахалась от новых людей и новых отношений, как чёрт от ладана, у меня просто-напросто на это не хватало никаких сил. Да плюс к тому все прежние, старые страхи и недомогания вдруг враз вернулись. Доходило до того, что я с ужасом глядела на звонящий телефон, не в силах заставить себя снять трубку. Я знала, что звонят по поводу работы, что меня ждут и хотят договориться о встрече, но стоило мне подумать, что я услышу чьё-то «добрый день!» и что дальше надо с человеком разговаривать, меня прошибал пот, руки тряслись, как у алкаша, и хотелось бежать куда-нибудь на край географии.

Я чувствовала себя старой, выпотрошенной, обманутой и преданной и уже не могла быть счастливой даже рядом с Женей. Из моей жизни уходил сам её вкус, цвет и запах. Меня переставало что-либо радовать. А уж что такое надежда я вообще больше не знала, забыла напрочь. Было ощущение, что медленно-медленно передо мной закрывается занавес, пряча за собой яркие декорации, костюмы, артистов, праздник; а неведомый звукорежиссёр постепенно приглушает музыку и вообще все звуки. Жизнь «закрывается». Замедляется. Прекращается.

Приближался мамин день рождения, и мы с Женей решили, что это будет чудесный повод, наконец, замириться, подружиться и попытаться всё забыть. Я набрала мамин номер:

— Мам, давай мы в твой день рождения заедем с Женей к вам, вместе посидим...

— Н-ну... давай... только... вот как сделаем: вы заезжайте утречком, пораньше, побудете у нас часика два и уйдёте, хорошо?

— А почему?

— Ну, к двум часам я гостей позвала.

— А... — я даже не знала, что сказать. После возникшей из-за меня паузы мать продолжила:

— Будет Шуричек и ещё кое-кто придёт, ну, ты знаешь этих людей, — она перечислила, — поэтому вам надо уйти до их прихода.

Интересно, что она произносила все эти чудовищные для меня слова совершенно спокойным, будничным голосом, как будто просто говорила о погоде за окном — обычное дело, ничего особенного... Кровь бросилась мне в голову, сердце забилось так, что я подумала — сейчас разорвётся.

— Мама, что ты говоришь? — хрипло и медленно заговорила я. — Ты велишь мне с... мужем убраться по добру по здорову до прихода твоих гостей и моего бывшего мужа... Что ты делаешь?

— Ну, что ж поделать, — склочным голосом быстро отвечала та. — Не стóит вам быть при Шурике, да и вообще... Он уже звонил мне по этому поводу и сказал, что купил подарок... Как же я могу его не пригласить?

— Ну... пусть он заедет с утра пораньше, а не мы!

— Нет, это как-то нехорошо...

А со мной, с нами поступать подобным образом, очевидно, было хорошо. Не помню, как я положила трубку, не помню, как дошла до спальни. Помню, как испуганно тряс меня за плечо Женя:

— Катенька, родная, что случилось?

Оказывается, я лежала лицом в подушку, совершенно закаменев, и минут пять не реагировала ни на что. Немного придя в себя, я рассказала о том, что услышала. Женя погладил меня по голове:

— У меня впечатление, что разыгрывается какая-то плохо написанная комедия для исполнения в сумасшедшем доме. Остаётся разобраться, кто тут сумасшедший, а кто из персонала.

Я не знала, кто...

После этой истории мы с матерью регулярно стали цапаться по телефону: я так и не знаю, чего она добивалась — чтобы я ушла от Жени, чтобы Шурик одержал надо мной много побед — моральных, материальных, чтобы мы с Женей сдохли или просто хотела отравить мне жизнь — не знаю. Знаю точно одно: эта женщина воспринимала меня как самого настоящего врага, который сделал ей что-то ужасное... Ну, ладно, у Шурика могут быть ко мне претензии, но у родителей-то? Бред, запредельный «сюр», Кафка в нашей жизни.

Итак, мы частенько ругались. Я сама виновата: давно, а уж тем более после истории с днём рождения, надо было перестать звонить и вообще общаться. Но я по-прежнему на что-то надеялась, всё мне казалось, что морок развеется... Напрасно. В одном из разговоров, когда мы ругались, мать пожелала моему Жене попасть под какой-нибудь транспорт, со смертельным исходом, естественно. У всего и всегда бывает предел. Мать уже давно перешла все возможные нравственные границы, но предел моей надежды был, очевидно, бесконечным, однако на сей раз она сумела достичь и его. Вот в ту самую минуту я сломалась окончательно и поняла, что общение с родителями закончено навсегда.

После этого разговора я начала проводить полную ревизию в своей душе и обнаружила, что куда-то подевались чувства к родителям — нежность, любовь, трепет. Не осталось ничего. Вот это новость! Оказывается, любые чувства, даже дочернюю любовь, можно истребить. Если, конечно, задаться такой целью и методично её добиваться. Неужели мать этого и хотела? Что ж, в очередной раз у неё получилось решить поставленную задачу. Браво, победительница!