Мама, не читай! Исповедь "неблагодарной" дочери - Катерина Шпиллер

Все звуки казались громкими и омерзительными, как ножом по стеклу, даже музыка. Я постоянно затыкала уши и зажмуривалась, думая, что не выдержу этой пытки, умру, у меня просто лопнет мозг!

И слабость, слабость, невероятная слабость во всём теле, желание лежать с закрытыми глазами — не спать, нет, спать не хотелось. Как не хотелось вообще ничего. Просто — лежать. И одна и та же мысль постоянно сверлила мозг: зачем это всё? Ну, зачем я продолжаю жить?

— Катенька, давай поедем к доктору? — Женя брал мою руку и прижимал к своим губам. Я, лёжа, как колода, медленно поворачивала голову в его сторону.

— Зачем? — вяло спрашивала я. Вяло, но совершенно искренне. — Разве это хоть теоретически возможно: вытащить вот из этого? Я же чувствую, что... уже... — я не договаривала слово «конец», но именно это я и чувствовала каждую минуту всем своим вялым, полупротухшим, бледным и уже почти совсем немощным телом.

Я не верила, но Женя настоял. И мне опять и снова помогли. Уколы, капельницы, лекарства... Спасибо докторам. Спасибо достижениям современной медицины. Я не умерла. Я выжила. И жила дальше.

31 марта

Предыдущая запись оборвалась ни на чём: как-то так получилось. За эту неделю произошло важное: нашлась больница, в которую можно было не ложиться, а ездить каждый день. Это называется дневной стационар. Удовольствие, конечно, не из лучших. Клиника — совковая, порядки такие же, словом, тоска и ужас. Врач — очевидно, что хорошая. Правда, очень уговаривала меня лечь в стационар, но я была тверда. Мне было назначено лечение капельницами, уколами и новыми для меня таблетками. После первой капельницы мне стало весьма худо, после второй и укола (сегодня) получше. Что ж, поглядим-увидим. Предстоит, правда, тяжелейший день на следующей неделе, когда надо будет сдавать анализы — до 8.30 утра (!!!). И так-то ездить туда каждый божий день за тридевять земель по московским пробкам тяжко, а тут ещё этот гестаповский подъём не позже семи часов, а для меня утро — наихудшее время суток. Еду надо будет взять с собой, после анализов пожрать, потом капельница, словом, сущий кошмар! Как бы не заболеть от этого лечения. Шутка. На самом деле я очень надеюсь, что мне всё это поможет. Очень этого хочу! Как никогда...

То ли от новых лекарств, то ли не знаю, от чего, опять набирается вес. Надо себя ограничивать и ограничивать! Уже начала. Завтра продолжу. Правда, эта больница ломает мне весь режим питания, но я попытаюсь все-таки. Надо держать вес на приколе, надо, надо! Если бы я, как прежде, танцевала и плавала! Но, увы. Ни сил, ни времени (сейчас). Как только кончится эпопея с больницей, и я почувствую себя прилично, тут же всё это начну делать непременно.

Так, хочу мороженого. Сейчас буду есть. Ну и ладно!

...А мороженое оказалось невкусным, увы. Зазря схрумкала 300 килокалорий безо всякого удовольствия. Теперь даже немножко мутит. Вот дура! Больше никаких послаблений себе! Тем более — на ночь глядя.

Скоро выпью горсть новых таблеток и вырублюсь, как шахтёр. Буду смотреть яркие «таблеточные» сны и опять, наверное, просыпаться каждые два часа. Интересно действуют эти новые лекарства, как-то не так... От прежних снотворных я вообще-то спала всю ночь, как убитая. Впрочем, то были именно снотворные, а сейчас я пью всякие антидепрессанты и транквилизаторы — существенная разница. Почему нельзя выписать элементарный какой-нибудь фенобарбитал? Странно всё это...

1 апреля

С утра всё было ОК, но после второй таблетки стало немножко не по себе. Хотя моральное состояние вполне. Сейчас почти ночь, и спать хочется совершенно естественным образом, но таблетки я только что приняла — надо. Скоро меня вырубит. Надо успеть принять душ и вымазаться кремами. А по телеку хороший спектакль «Современника». Могу не досидеть... Будет жаль.

Оказывается, в больнице Жене сказали, что лечение будет минимум до мая — ужас! Значит, десятью капельницами дело не ограничится? Ой, страсти! Спасите меня!

Алиса мне ни фига не звонит, моим здоровьем интересуется очень даже формально. Вообще, ситуация «великолепная»: я лечусь в больнице, и никто — никто! — этим не интересуется. Я имею в виду родню. Женины друзья и то интересуются, Олечка — ещё как, а больше из друзей я никому не рассказывала. Но уж родственники, тем более — близкие, ближе некуда... Им глубоко плевать. Алисе начхать, моим родителям она ни слова об этом не сказала (так я полагаю), а если сказала — ещё хуже. Не дай бог никому оказаться в такой ситуации.

Вчера звонила одна моя добрая знакомая. Хорошая она баба, какая-то своя, что ли... Только ни фига не понимает, что происходит со мной, а мне совершенно не хочется объяснять. Говорит о природе, о погоде, об их пагубном влиянии на здоровье... Ну да ладно: что, мне каждому рассказывать подробно, чем я больна? Зачем?

Всё, отрубаюсь. Оревуар.

Алиса теперь с нами проживала постоянно, Шуричек же продолжал в одиночестве кайфовать в той самой трёхкомнатной квартире, половину которой отсудил у меня, а правильней сказать, у Алисы (ведь был же у нас с ним договор, что квартиру мы отпишем ей). В общем, кум королю, ни копейки не давал на Алису и, напомню, пакостил «из-за угла» — то по мелочи (замена замка, заявления в милицию), а то и по-крупному (уничтожение в компьютере всей моей многолетней работы). Однако тогда я ещё пыталась хоть как-то договориться с ним:

— Тебе не кажется, что ситуация уже просто неприличная?

— Нет, не кажется, — и опять этот «распальцованный» тон. — А что такого?

— Ты живешь один в нашем доме, никаких обязательств ни перед кем у тебя вроде как нет, даже перед дочерью... Может, наконец, оформим на неё квартиру?

— Ну уж нет! Я узнавал у юристов! Она ещё несовершеннолетняя, а ты имеешь на неё сильное влияние. Я выпишусь из квартиры, а ты потом уговоришь её обратно с тобой поделиться, да ещё «твоего» туда прописать. Фигушки!

— Придурок! — не выдержала я. — Какой же ты придурок вместе со своими «юристами»! Да ни один адвокат тебе такой глупости сказать не мог. Ты даже не понимаешь разницы между владением и пропиской и нагло врёшь при этом — «узнавал у юристов». Только учти, что мои родители — хреновые «юристы», они тебе насоветуют... в первую очередь, как негодяем стать. Этот урок ты, по-моему, уже усвоил.

Я, разумеется, была абсолютно уверена, кого должна «благодарить» за «юридические» услуги, кто научил этого недалёкого мужичка подобным образом «думать», кто воевал против собственной дочери и внучки. А мужичок, что ж — он хозяин собственному слову: захотел дал, захотел взял назад.

Но странно было бы, если бы в переполненной женщинами России такой мужичок долго провалялся бы не подобранный. У нас подбирают всех: кривых, косых, пьющих, нищих, а на ум и вовсе не обращают внимания. А уж ежели мужик внешне собой ничего, не пьёт да ещё умеет щёки надувать, как Шурик... Он ведь у нас несколько лет был «хроническим» заместителем генерального директора. Неважно, чего — места работы менялись, должность оставалась. Шурик всегда умел «подать себя» — и работодателям, и женщинам. Но если первые довольно быстро его раскусывали, производили переоценку этой «ценности» и быстро увольняли, то женщины, видимо, оказывались менее привередливыми. Ведь ежели женщина в отношения уже влипает, отыграть назад бывает не так-то просто. Особенно это относится не к самым юным дамам.