Грехи волка - Энн Перри

– Чтобы исправить это упущение, я намерен вызвать двух свидетелей, – продолжал защитник. – На случай, если один из них покажется вам ненадежным и, быть может, пристрастным. Для начала я приглашаю доктора Алана Монкриффа.

Когда привратник громко повторил это имя, в публике началось движение и легкая толкотня. Люди вытягивали шеи, чтобы разглядеть вошедшего. Высокий худой человек необычайно привлекательной внешности, пройдя между галереей для публики и свидетельской кафедрой, взошел по ступенькам. Его привели к присяге, и он поднял глаза на Аргайла в ожидании начала допроса.

– Доктор Монкрифф! Знакома ли вам заключенная, мисс Эстер Лэттерли? – спросил его адвокат.

– Да, сэр, и притом очень хорошо. – Несмотря на шотландское имя, медик говорил на чистом английском языке, с великолепными модуляциями.

Рэтбоун выругался про себя. Неужели его коллега не мог найти свидетеля, чья речь была бы ближе к местному говору и не столь откровенно выдавала в нем чужака? Слушая Монкриффа, ни за что нельзя было угадать, что он родился и вырос в Эдинбурге. Об этом нужно было подумать заранее. Следовало его предупредить. Но теперь уже было поздно.

– Не расскажете ли вы суду, при каких обстоятельствах вы познакомились? – продолжал тем временем Джеймс.

– Во время последней войны я служил в армейском медицинском корпусе, в Крыму, – ответил Алан.

– В каких частях, сэр? – с невинным видом поинтересовался Аргайл.

– Это были Серые Шотландцы, сэр, – ответил Монкрифф, едва заметно вскинув голову и расправив плечи.

На мгновение в зале воцарилось молчание, а затем дружный вздох вырвался у того десятка зрителей, которому была знакома военная история их отечества. Под Балаклавой Серые Шотландцы, гвардейцы-драгуны, всего-навсего восемьсот человек, ворвались на поле боя в тот момент, когда армии союзников грозила полная катастрофа, и, сдержав натиск трехтысячного отряда русской кавалерии, за восемь минут кровопролитного сражения опрокинули силы русских и обратили их в бегство.

Один из присяжных громко высморкался, а другой откровенно заплакал, не стесняясь своих слез. На галерее раздался возглас: «Да здравствует королева!»

Защитник сохранял полную невозмутимость, словно ничего не слыша.

– Неожиданный выбор для англичанина, – заметил он.

Гильфетер сидел как каменный.

– Не сомневаюсь, что в ваши намерения не входило оскорбить меня, – спокойно отозвался врач. – Однако я – уроженец Стерлинга, а медицину изучал в Абердине и Эдинбурге. Некоторое время я жил в Англии, а также за границей. Вас смутил мой акцент, унаследованный от матери.

– Прошу прощения, сэр, – мрачно проговорил адвокат. – Это был поспешный вывод, исходя из вашей внешности и произношения. – Он не стал говорить, сколь неумна была с его стороны подобная предвзятость. В этом не было нужды. Главное, что присяжные запомнили: перед ними их соотечественник.

С галереи донесся одобрительный гул. Судья предостерегающе нахмурился. Рэтбоун невольно улыбнулся.

– Продолжайте, мистер Аргайл, – нарочито-скучающим тоном произнес судья. – Суду безразлично, где родился и где учился милейший доктор. Не будете же вы уверять нас, будто там он и познакомился с мисс Лэттерли? Вот и прекрасно! Давайте продолжим.

Джеймса эта тирада ничуть не смутила. Улыбнувшись судье, он вновь обернулся к Монкриффу:

– Пока вы были в Крыму, доктор, вам приходилось встречаться с мисс Лэттерли?

– Да, сэр, неоднократно, – отозвался свидетель.

– Вследствие того, что у вас общая профессия?

Насупив брови так, что лицо его стало казаться еще более длинным и худым, судья подался вперед:

– Сэр, суд настаивает, чтобы вы соблюдали порядок! Вы вводите присяжных в заблуждение. Вам прекрасно известно, что у доктора Монкриффа и мисс Лэттерли нет общей профессии. Если же вы этого не знаете, позвольте вам сообщить. Доктор Монкрифф – медик, посвятивший себя искусству врачевания, тогда как мисс Лэттерли – сиделка, в чьи обязанности входит помогать врачу в уходе за больными: накладывать повязки, поправлять постели, подавать и уносить еду. Она не ставит диагнозов, не прописывает лекарств и не проводит операций – даже самых пустячных. Она делает то, что ей поручают, и не более того. Я изъясняюсь достаточно ясно? – Он обернулся к присяжным. – Господа?..

По меньшей мере половина присяжных одобрительно закивала.

– Доктор, – вежливо обратился Аргайл к Алану. – Мне не хотелось бы затруднять вас юридической стороной вопроса. Давайте ограничимся вашим искусством – медициной – и вашими встречами с мисс Лэттерли.

В зале захихикали, а на галерее раздался громкий мужской хохот. Лицо судьи стало пунцовым, но власть над публикой была им уже утеряна. Он искал слова, чтобы призвать зрителей к порядку, и не находил их.

– Разумеется, сэр, – поспешно отозвался Монкрифф. – В юриспруденции я ничего не понимаю – не больше любого обывателя.

– Вам приходилось работать с мисс Лэттерли?

– Многократно.

– Каково ваше мнение о ее профессиональных качествах?

Тут поднялся Гильфетер:

– Милорд, у нас нет сомнений в профессиональных качествах мисс Лэттерли. Обвинение не утверждает, что она допустила какую-то ошибку. Мы совершенно убеждены, что все ее действия были предельно точны, соответствовали ее намерениям и совершались с полным пониманием возможных последствий – по крайней мере, с медицинской точки зрения.

– Мистер Аргайл, придерживайтесь существа дела, – потребовал судья. – Суд желает услышать мнение доктора Монкриффа о личности подсудимой. Важно это для дела или нет, но она имеет право на то, чтобы оно было оглашено.

– Милорд, я полагаю, что добросовестное отношение к своим обязанностям и способность заботиться о других, рискуя собственной безопасностью, более того – жизнью, небезынтересны для понимания личности человека, – с улыбкой отозвался адвокат.

Над залом повисла напряженная тишина. Зрители на галерее замерли. Оливер, сам того не желая, бросил взгляд на Эстер. Бледная как полотно, она не отрывала от Аргайла глаз, в которых засветилась слабая надежда.

Рэтбоуна охватило такое отчаяние, что у него на мгновение перехватило дыхание, словно кто-то нанес ему удар в грудь. Наверное, причина этого была еще и в том, что дело вел не он сам, а Аргайл. Слишком больших усилий стоило ему держать себя в руках.

Взоры всех пятнадцати присяжных выжидающе обратились на судью. На этот раз их симпатии были явно на стороне защиты.

Судья в гневе стиснул зубы, но, зная закон, вынужден был уступить.

– Продолжайте, – отрывисто бросил он.

– Благодарю, милорд, – поклонился Джеймс и вновь обернулся к медику. – Доктор Монкрифф, я еще раз спрашиваю, каково ваше мнение о профессиональных качествах мисс Лэттерли, проявившихся в обстоятельствах, которые вам знакомы и о которых вы вправе судить?