Московская сага. Поколение зимы - Василий Аксенов

Вообще следует сказать, что все события последнего времени,аресты отца и дяди и вот теперь – матери, то есть катастрофический развалсемьи, вызывали не только горе и уныние в душе мальчика, но и какое-то странноевозбуждение, острейшее чувство новизны жизни. Он иной раз воображал уже себяотпетым бродягой, тертым пареньком, вроде героя Джека Лондона, что подался кустричным пиратам и промышлял с ними в заливе Сан-Франциско.

Вдруг он вздрогнул, услышав свое имя, произнесенное каким-тоневероятным образом самим командиром отряда, хранителем сургуча.

– Градовы Борис Никитич, одиннадцати лет, и сестра его ВераНикитична, шести лет, временно, до особого распоряжения, остаются под опекойдеда и бабки. Вот здесь распишитесь, профессор.

– Что значит «временно»?! – вскричала Мэри, как раненаяорлица. – Что значит «до особого распоряжения»?! Они всегда останутся снами! До конца наших дней!

– Этот вопрос будет рассматриваться, – сказалстаршой. – Не исключено, что государство возьмет их под свою опеку.

– Через мой труп! – возопила Мэри.

– Ты... – сказал старшой и внимательно посмотрел нанее, как бы давая понять, что при таких нервах у гражданки вполне возможен иназванный ею вариант.

– Мэричка, успокойся! – Профессор обнял жену. –Детей мы им не отдадим ни в коем случае. Завтра же подаем заявление обусыновлении Бобки и удочерении Верули.

– Гы-ы-ы, – вдруг обнажил зубы проводник служебнойсобаки.

– В чем дело, Епифанов? – строго повернулся к немустаршой.

– Да так, товарищ майор. Просто подумал, что ребята-то будутне «Никитичи», а «Борисычи»...

– Ну, все, – сказал старшой. – Прощайтесь сродственниками, Вероника Александровна! – Он встал и вдруг поймал на себевзгляд подростка Дмитрия Кирилловича Градова, бывшего Сапунова, 1923 годарождения, взгляд, полный окончательной, непримиримой ни при какихобстоятельствах ненависти. Вот такие будут нас убивать, если что. Вот такие насбудут кончать всех до последнего младшего чина.

Мэри и Вероника слились в объятиях и залились слезами. Данеужели же когда-то существовало соперничество между двумя этими женщинами?

– Вероника моя, ласточка моя, голубушка моя...

– Ну, хватит сюсюкать, – сказала чекистскаябаба. – Пакости делать не сюсюкают, а сейчас рассюсюкались!

Вероника вытерла слезы и вдруг предстала перед всеми в совсемнеожиданном, строгом и собранном образе.

– До свидания, дети, не бойтесь ничего. Вокруг не толькозвери, есть и люди. Боба, присматривай за Верулей. Митя, я тебя прошупозаботиться о моих детях. Дети, слушайтесь и берегите бабушку и дедушку. Досвидания, Мэричка, родная. До свидания, милый Бо. Передайте мой поцелуй Нинке,Савве и Леночке. Подготовьте к новости моих родителей. До свидания, Агашенька,всегда тебя буду помнить. Будьте здоровы и вы, Слабопетуховский!

– Будьте здоровы, дорогая и любимая ВероникаАлександровна! – твердо вдруг произнес Слабопетуховский. Гримаса прошла поего лицу, словно трещина по камню.

В Серебряном Бору еще царило оцепенение и разброд послестрашной ночи, когда в квартире одного маленького счастливого семейства вцентре Москвы протрещал будильник. Глава семьи, свежеиспеченный профессор идоктор наук тридцатичетырехлетний Савва Китайгородский, привычно протянулмускулистую руку и прижал колокольчик, чтобы не разбудил раньше времени жену идочь. Тут только он заметил, что лежит в постели один, в полуоткрытую дверьувидел, что Нина в майке «Спартака» и в байковых шароварах копошится на кухне.Он счастливо и с хрустом потянулся. Поваляюсь еще минут десять, а если иопоздаю сегодня на полчаса, ничего не случится: профессор может себе позволить.Нинка, по всей вероятности, возится со своей «стенной печатью», сочиняет свои«хохмы». «Хохма», то есть шутка, была самым модным московским словечком, совсемнедавно приплывшим в столицу из Одессы-мамы под парусами Леонида Утесова и«южной школы прозы». Все только и говорили: «хохма». Ну, есть новые «хохмы»?Вот так «хохма»! Прекрати свои «хохмы»!

Семейство Китайгородских принадлежало к совсем небольшомучислу московских счастливцев, обладавших отдельной квартирой, а не комнатой вкоммуналке. Один из пациентов Саввы, работник Мосгорисполкома, причем даже некрупный, а из среднего звена, в благодарность за успешную операцию так все этоспроворил, по такому каналу сумел направить Саввино заявление, что в результатедва года назад они получили однокомнатную квартиру в десятиэтажном, русскогомодерна доме по Большому Гнездниковскому переулку. Дом этот был уникален.Построенный незадолго до Первой мировой войны, он был похож скорее на отель,чем на обычный квартирный дом. Все дело в том, что он нацелен был нахолостяков, молодых московских интеллигентов-профессионалов: юристов,дантистов, служащих банков и прочая. Каждая квартира в нем, или, как их иногданазывали, «студия», состояла из одной, довольно большой комнаты с прекраснымшироким окном, кухни и ванной (sic!). Нынче, конечно, какие уж там холостяки,все квартирки были забиты семьями, иной раз многолюдными и разветвленными, нобольше одной семьи не вселяли, и потому все тут были счастливы и гордились –живем в отдельных квартирах! В доме до сих пор надежно функционировали лифты иимелась замечательная, обширная, выложенная кафелем крыша, задуманная дляпрогулок молодых холостяков, погруженных в мысли о своих профессиях, осимволистской поэзии, о дивидендах фондовой биржи, а главным образом о девицах.Нынче на крыше, разумеется, играли дети. Высокие стальные решетки,предотвращавшие дореволюционных холостяков от излишнего символизма, ныненадежно предотвращали детей от излишнего подражания стальной авиации.

Телефонов в квартирах не было, но зато – по счастливойиронии судьбы – весь десятый перестроенный этаж занимало гнусное издательство«Советский писатель», и Нина могла в любой момент забежать к какой-нибудьподружке в кабинет и «брякнуть» оттуда.

Да и до «Труженицы» было буквально две минуты хода – направона улицу Горького, через нее и еще раз направо, за углом на Пушкинскую, вот ивсе. Нина продолжала сотрудничать в «Труженице», несмотря на то что ее друг,заведующая отделом Ирина, уже несколько месяцев как пропала. Пропала, и все, и– с концами. А где же Ирина? А у нас теперь, Ниночка, новая завотделом, вотпознакомьтесь: Ангелина Дормидонтовна, ударница труда из Гжатска... Оченьприятно, но где же Ирина? Она у нас больше не работает. А где же она сейчасработает? Ну, Нина, право, не задавай наивных вопросов. Ах, вот как, опять всето же, все из той же оперы, был человек и пропал, и не задавайте наивныхвопросов – вот так «хохма»!