Новая поведенческая экономика. Почему люди нарушают правила традиционной экономики и как на этом заработать - Ричард Талер

Если невозвратные издержки не имеют никакого значения, тогда результат этой игры должен быть идентичен той версии, в которой организатор эксперимента раздает деньги участникам. Невозвратные издержки в размере 5 долларов – это ПМФ. Но экономисты могут подумать, что если студенты принесли свои собственные деньги, то они серьезнее отнесутся к игре и, следовательно, будут действовать более рационально. Однако мы обнаружили обратный результат. Хотя Предлагающие вели себя практически так же, как и в предыдущих версиях игры, где деньги им выдавали, и большинство предложений составляли по крайней мере 40 % от 10 долларов, Отвечающие, чье поведение нас интересовало больше всего, изменили свое поведение так, что результаты эксперимента показали большую степень соответствия стандартной теории.

Вместо того чтобы принимать любое положительное предложение, следуя рациональной модели преследования личного интереса (минимальная сумма предложения в нашей версии составляла 50 центов), Отвечающие, оказавшись в ситуации, где речь шла об их собственных деньгах (а не «деньгах казино»), стали более щепетильно относиться к тому, чтобы все было по справедливости. В экспериментах, которые несколько лет назад проводили Канеман, Кнетч и я, средний размер минимального запроса со стороны Отвечающих составлял 1,94 доллара. В нашем новом эксперименте этот средний показатель подскочил до 3,21 доллара для группы MBA студентов из Массачусетского технологического института и до 3,35 доллара для студентов-правоведов из Университета Чикаго. Во всех трех группах многие Отвечающие требовали вернуть им все 5 долларов. Приближение условий эксперимента к «реальности» привело к тому, что Отвечающие меньше заботились о максимизации дохода в личных интересах! Как мы и надеялись, этот результат привел аудиторию в изумление.

Эксперимент имел отношение к поведенческому анализу теоремы Коуза. Желание избежать «несправедливого» предложения – еще одна причина того, почему прогнозы теоремы Коуза часто не сбываются. Я впервые обнаружил это намного лет раньше в Рочестере. На заднем дворе дома, где мы жили, росла ива, которая начинала сбрасывать листья поздно осенью, а заканчивала уже после того, как выпадал снег. Из-за этого уборка листвы доставляла много хлопот. Дерево росло близко к границе участка моего соседа, который ненавидел эту иву. Однажды он попросил, чтобы я ее спилил.

Я испытывал двойственные чувства. Дерево было довольно красивым и давало тень, что в целом оправдывало хлопоты с уборкой листьев. И все же в интересах сохранения добрососедских отношений я узнал, сколько будет стоить убрать дерево с участка. Оказалось, что цена составит 1000 долларов, что равнялось примерно размеру моего месячного дохода в то время. Я не хотел платить такие большие деньги за то, чтобы избавиться от дерева. Но мне была известна теорема Коуза. На самом деле я преподавал курс, где эта теорема играла ключевую роль. Поэтому я пошел к соседу и сказал, что лично меня дерево не беспокоит, но если ему оно доставляет значительное неудобство, то я не буду против того, если он его уберет с участка за свой счет. Мой сосед посчитал это предложение самым наглым из всех, что он когда-либо слышал, захлопнул дверь перед моим носом и больше никогда не поднимал этот вопрос.

Когда человек сталкивается с «несправедливым», по его мнению, предложением, он может рассердиться настолько, чтобы наказать обидчика, даже если сам при этом пострадает. Это главная мораль игры «Ультиматум». Как видно из истории про иву, то же самое может произойти и в ситуациях, в которых часто применяется теорема Коуза. После судебного разбирательства обе стороны обычно испытывают разочарование по отношению друг к другу, особенно это касается проигравшей стороны. Чтобы теорема Коуза сработала, проигравшая сторона должна быть готова сделать другой стороне предложение в случае, если она больше дорожит правами на собственность, которых только что лишилась. Но если человек рассержен, самое последнее, что он будет делать, это разговаривать с оппонентом. Профессор правоведения Ворд Фарнсворт выявил это нежелание в результате проведения серии интервью с адвокатами, которые вели более 20 гражданских исков, в которых одна из сторон запрашивала наложения судебного запрета и либо получила его, либо проиграла дело после прохождения полного процесса судебной тяжбы в присутствии судьи. Ни в одном из случаев стороны даже не пытались выйти на переговоры после того, как суд вынес решение.

Помимо теоремы Коуза, другая часть нашего доклада, которая взбудоражила сидящих в зале, касалась темы патернализма – ее мы приберегли на самый конец. Центральным принципом, лежащим в основе либертарианского учения Чикагской школы, является потребительский суверенитет: суть его в том, что люди делают правильный выбор, и этот выбор лучше, чем любой другой, который делают за них. Поднимая вопрос об ограниченной рациональности и ограниченном самоконтроле, мы подвергали сомнению этот принцип. Если человек совершает ошибки, то возможно, по крайней мере в принципе, что кто-то может помочь человеку сделать более правильный выбор.

Мы осознавали, что действуем вероломно, провоцируя сообщество чикагских юристов и экономистов, поэтому подошли к этой теме как можно более осторожно, используя термин, придуманный Кассом: «анти-антипатернализм». Двойная отрицательная приставка подразумевала, что мы не готовы выдвинуть позитивный аргумент в поддержку патернализма. Вместо этого мы отмечали, что само собой разумеющееся утверждение о невозможности помочь человеку принять более правильное решение, оказывается сомнительным, судя по результатам исследований. После короткого раздела на две страницы, посвященного этой теме, шел более длинный раздел про «поведенческих бюрократов». Для меня и Касса это был первый, но не последний раз, когда мы заявили, что если чиновник из правительства – это человек, который старается помочь, то необходимо признать, что бюрократ – тоже просто Человек, а значит, склонен к предвзятости. Хотя мы и не устаем повторять этот тезис, нас продолжают обвинять в том, что мы игнорируем этот факт.

После завершения конференции мы отправились в профессорский клуб. Кристин выпила бокал вина, я – двойной скотч, а Касс – три порции диетической колы – его самый любимый крепкий напиток. Нам не удалось привлечь на свою сторону никого из ключевых участников конференции, но, по крайней мере, мы выжили. Более того, мы убедились, что наша статья поднимет шум.

Постскриптум: невозможно сказать, какое воздействие имела наша статья. Нам известно, что ее часто цитировали, но мы не можем определить, была ли она успешна в том, чтобы подтолкнуть кого-либо на изучение смежной области поведенческого правоведения и экономики. Единственное, в чем я уверен, что сегодня проводится много исследований в области поведенческого правоведения и экономики – достаточно, чтобы заполнить ими 800-страничный Оксфордский справочник по поведенческой экономике и юриспруденции под редакцией Эйаль Замира и Дорона Тейкмана. Один из таких исследователей, сделавший большой вклад в развитие этого направления, профессор Рассел Коробкин из UCLA, уже готов объявить победу: «Сражение за освобождение экономического анализа правовых норм и институтов от оков строгих принципов рационального выбора было выиграно». Я еще не готов заявить о том, что «миссия выполнена», в силу вечного опасения проявить излишнюю самоуверенность, но, безусловно, можно точно сказать, что «миссия стартовала».