Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга V - Алексей Ракитин

Замечательным примером, продемонстрировавшим способность Чоата манипулировать мнением присяжных заседателей и побеждать в совершенно провальных, казалось бы, ситуациях, стало т. н. «дело Альберта Тиррелла (Albert Tirrell)». Эта в высшей степени любопытная и непредсказуемая во многих отношениях история произошла в 1845–1846 годах, она заслуживает того, чтобы посвятить её разбору отдельный очерк. Общая канва событий такова: Альберт Тиррелл, абсолютно аморальный и бессовестный предприниматель из Нью-Йорка, перерезал горло своей любовнице Марии Бикфорд (Maria A. Bickford), бежал с места преступления и… признался жене в содеянном.

Уже интересно, не правда ли? Погодите, дальше будет интереснее…

После этого, обдумав трезво сложившуюся ситуацию, Тиррелл понял, что петли ему не избежать и потому следует начать жизнь с «чистого листа». И желательно не в Нью-Йорке. Назвавшись Уилльямом Деннисом (William Dennis), убийца сел на пароход «Султан», шедший по маршруту Нью-Йорк — Новый Орлеан, и отправился в Луизиану. Очевидно, он рассчитывал перебраться оттуда на Средний Запад, активно заселявшийся в те годы. Поскольку плавание тихоходного парохода вокруг Флориды было довольно продолжительным и на борт судна в портах поступали газеты, информация о розыске убийцы Марии Бикфорд стала известна как пассажирам, так и членам команды. Кто-то из них обратил внимание на человека, подозрительно соответствовавшего приметам разыскиваемого убийцы. Некоторые из пассажиров, сошедших на берег в промежуточных портах, связались с полицией Нью-Йорка и сообщили о своих подозрениях.

На последней перед Новым Орлеаном стоянке на борт поднялась пара детективов в штатском, которые опознали в Уилльяме Деннисе беглеца, о чём немедленно был проинформирован капитан. Последний лично осуществил задержание подозрительного пассажира, которого и передал в руки «законников» в порту Нового Орлеана.

Как видим, завязка истории вполне соответствовала стандартам добротного голливудского боевика. Дальнейшее казалось хорошо предсказуемо, во-первых, потому, что виновность беглеца доказывалась безо всякого сомнения, а во-вторых, благодаря согласию жены Тиррелла свидетельствовать против мужа и её рассказу о его признании в совершении убийства. Весомым довеском ко всему этому выглядел факт бегства, убедительно доказывавший отсутствие у убийцы всякого раскаяния.

Тиррелл должен был отправиться на виселицу — это было очевидно всем. Никаких смягчающих его вину доводов не существовало.

Но защитником этого безнадёжного, с точки зрения любого адвоката, обвиняемого стал Рофус Чоат. И случилось невероятное — убийце не только была сохранена жизнь, но более того — он был оправдан!

Чоат построил свою защиту Тиррелла на весьма странном и трудно доказуемом аргументе, согласно которому нападение на Марию Бикфорд явилось неконтролируемым актом агрессии в состоянии «безумного сна». Мол-де, обвиняемый страдал лунатизмом и во сне не владел собственным телом. В XXI столетии подобные россказни вызвали бы смех и были бы с порога отвергнуты психиатрами, однако для середины XIX века такая версия событий зашла, что называется, на «ура!» В те годы и десятилетия рассуждения о природе «лунатизма» занимали довольно много места как в научных исследованиях, так и в художественной литературе [отзвуки их можно видеть в произведениях Эдгара По, Уилки Коллинза, Фёдора Михайловича Достоевского и пр.].

«Дело Тиррелла» явилось первым [но не последним!] в истории Соединённых Штатов, когда оправдательный приговор несомненному убийце был вынесен на основании якобы присущего обвиняемому «лунатизма», т. е. неспособности контролировать во сне свои волевые импульсы. Успех защиты Тиррелла всецело был предопределён яркой личностью Чоата, чей выдающийся интеллект и острый полемический дар оказали решающее влияние на мнение жюри присяжных.

Этот адвокат, безусловно, мог бы очень многое сделать для Джона Уэбстера. Опираясь на написанные обвиняемым «тезисы», Чоат мог бы выгодно сместить внимание суда на личность Эфраима Литтлфилда, главного разоблачителя профессора, и для нас сейчас совсем не очевидно, каким в конечном итоге оказался бы вердикт присяжных.

Однако Рофус Чоат отказался представлять интересы обвиняемого профессора, и этот отказ, по-видимому, возымел для обвиняемого последствия даже более тяжёлые, нежели отказ Дэниела Уэбстера. Нежелание широко известных и всеми уважаемых юристов и политиков, каковыми являлись Рофус Чоат и Дэниел Уэбстер, вести дело профессора послужило своеобразным стоп-сигналом для всего бостонского общества, индикатором того, что перспективы Джона неблагоприятны и любая связь с ним — токсична.

Следует заметить, что в первые недели после ареста профессора всеобщее настроение образованной части как бостонского общества, так и общественности штата Массачусетс было к нему и его семье скорее благожелательно, нежели негативно. Об этом известно совершенно определённо из дневников и приватной переписки современников. Уэбстер на протяжении более чем 2-х десятилетий был связан с Гарвардским университетом, а история этого учебного заведения тщательно изучается уже несколькими поколениями исследователей и сейчас восстановлена довольно хорошо. Гарвард являлся одной из «учёных столиц» тогдашнего цивилизованного мира, и неудивительно, что в его стенах в 1840-1850-х гг. обучались и преподавали многие знаковые персонажи культурной и научной истории Америки. Достаточно сказать, что современником и хорошим знакомым Джона Уэбстера являлся Генри Лонгфелло (Henry Wadsworth Longfellow) — известнейший поэт, иногда называемый «американским Пушкиным». Эпистолярное наследие как его самого, так и его ближайшего окружения хорошо изучено [причём, без всякой связи с «делом Джона Уэбстера»].

Поначалу на квартиру арестованного потянулись с визитами многочисленные друзья и знакомые. Семьи в полном составе прибывали для того, чтобы засвидетельствовать своё почтение Хэрриет Уэбстер, жене профессора, и поддержать её в трудную минуту. Кстати, в числе визитёров побывала и Фанни Логфелло, жена упомянутого выше поэта. Все верили, что арест Джона Уэбстера — это чудовищная ошибка, которая непременно разрешится в наилучшем для профессора смысле.

Однако шло время, а ничего не менялось. Профессор Уэбстер продолжал оставаться под стражей, а должностные лица, ответственные за выдвижение и поддержку обвинения, демонстрировали полную уверенность в правильности своих действий. Это вызвало некоторую растерянность в обществе, даже лично знавшие обвиняемого засомневались в его невиновности. Может быть, в Соединённых Штатах и не знали пословицу «нет дыма без огня», но сермяжную истину, скрытую в этих словах, интуитивно понимали все. То, что адвокаты Дэниел Уэбстер и Рофус Чоат в январе 1850 года отказались от защиты профессора, заставило большинство пересмотреть своё первоначальное отношение к арестанту. Если в первые недели после ареста Джон Уэбстер казался жертвой ошибки Правосудия, то к середине января оценки поменялись радикально — люди отшатнулись от Уэбстеров, и это самым непосредственным образом отразилось на состоянии семьи.

Будучи на свободе, Джон крутился как белка в колесе, стараясь раздобыть лишний доллар для поддержания женой и дочерьми привычного им образа жизни. Теперь