Повседневная жизнь Голландии во времена Рембрандта - Анатолий Левандовский

Колонии должны были обеспечивать спокойные условия для торговых компаний. В туземных султанствах, занимавших вассальное положение, нидерландцы сохраняли местную правовую систему, оставив за собой реальную силу. Компания ревностно следила, чтобы никто не угрожал ее господству. Такая позиция повлекла за собой ряд вооруженных столкновений, иногда довольно кровопролитных, как, например, во время войны Кона против султана Матарама в 1627–1629 годах, которая сопровождалась жестокостями в отношении мирного населения, чинимыми японскими наемниками. Каждый раз, развязывая новую войну, компания продвигалась все дальше, и в конечном итоге губернаторы Батавии завоевали весь остров Ява, сами того не желая.

Когда во второй половине столетия колонисты первой волны твердо стали на ноги в новых землях, несколько проповедников отважились покорить обе Индии. Хороший прием, однако, они нашли только на Формозе, где население даже позволило обратить себя в кальвинистскую веру. На этом острове вскоре насчитывалось до 32 пасторов. В других же частях колониальной империи деятельность миссионеров ограничилась кругом соотечественников. Зато многие из них, прижившись в Малайзии, на Яве или Молуккских островах, превратились в лингвистов, историков и натуралистов. Тем не менее в метрополии их исследования долго оставались неизвестными и не могли изменить господствовавшее там снисходительное отношение к восточным народам.

С XVI века, не имея собственных факторий в Черной Африке, Испания предложила Англии и Нидерландам поставлять рабов в ее американские колонии. Вест-Индская компания взяла эту торговлю в свои руки. Но ее процветание зависело от стабильного притока живого товара. Экспедиция Рейтера на Берег Слоновой Кости не преследовала иных целей. Чтобы обеспечить рабочей силой бразильские плантации, Иоганн-Мориц захватил в 1637 году португальскую факторию Сан-Георге дель Мина. Четыре года спустя португальцы уступают компании побережье Анголы. С этого момента стало возможным ежегодно покупать до 15 тысяч рабов по 30 гульденов за голову. В Америке их перепродавали по 300 и 500. Из-за необходимости иметь место для свободной торговли живым товаром и был приобретен Суринам после потери Бразилии.

Огромная прибыль сочеталась с не меньшими опасностями. Был риск попасть в руки пиратов, для которых захват невольничьего судна считался редкой удачей; риск погибнуть в пучине волн, поскольку для малотоннажных скорлупок, перевозивших «черное дерево», каждая буря могла стать последней; наконец, риск пострадать от собственной жадности, набив сверх меры трюмы живым товаром обоего пола, который в страшной тесноте не выдерживал многонедельного пути. Следить за здоровьем «груза» входило в обязанности капитана. В тяжелых случаях больные препоручались заботам Всевышнего выстрелом из мушкета, поскольку эти торговцы из Флессинга, Хорна или Амстердама были все-таки славными ребятами, не слишком чувствительными, но и не лишенными сострадания; они регулярно читали Писание и немало бы удивились, если бы кто-нибудь усомнился в моральной стороне их занятия. К тому же законы Нидерландов запрещали рабство, что явилось даром Провидения для всех этих несчастных черных. Если кому-либо из них, бог знает как, удавалось ступить на нидерландскую землю, одним этим он становился свободным, и хозяин не имел права даже выкупить его. Нередко среди прислуги богатых семейств в больших городах Голландии встречались бывшие рабы.

Слабое звено

Нидерландская земля обладала только двумя полезными природными ресурсами, а именно песком и торфом. Для строящихся на болотистой почве зданий нельзя было придумать лучшего основания, чем мягкий слой песка, что в этой почитавшей Библию стране порождало интересный парадокс, — строить замки на песке по Библии вовсе не значит строить их на века. Песок шел на строительство укреплений, валов и рвов. Этот столь ценный материал вывозился главным образом с прибрежных дюн. Так, для поддержания городских сооружений лейденский муниципалитет заказывал песок на дюнах Ёгстгеста. В северных деревушках, выросших в Средние века на искусственных клочках суши, жили исключительно продажей песка, добываемого в местных карьерах.

Торф был более привычным видом топлива, чем дерево. В некоторых районах его интенсивная и неумелая добыча привела к образованию ям, затапливаемых водой, что ухудшило состояние края, и без того страдавшего от заболачивания почвы. В начале XVII века муниципальные власти Гронингена взяли добычу торфа под свой контроль и внесли определенный порядок в эту индустрию. Через Саппемерскую топь была проложена сеть судоходных каналов, вдоль берегов которых выстроились рядком «колонии торфяников».

Торф выкапывался кусками, которым придавалась форма кирпича, затем сушился на воздухе и складывался в сарайчиках, где наконец затвердевал. Булочники и пивовары предпочитали топить печи торфом из Фрисландии, более пористым и ломким, чем гронингенский.

Нидерландская промышленность, особенно обрабатывающая, задыхалась в тисках корпоративного законодательства, оставаясь в целом на уровне цехового ремесла. По сравнению с транзитной торговлей ее экономическое значение для страны было не столь существенным. Таким образом, отсутствие солидной промышленной базы создавало в течение долгого времени серьезное препятствие для развития торговли, а промышленность, в свою очередь, находилась в слишком зависимом положении от направления торговли.

Однако в равной, если не большей степени, что и торговля, промышленность выиграла от притока эмигрантов-фламандцев. А главное, в руках промышленности был сильный технический козырь — ветряные мельницы, способы использования которых на пороге «золотого века» отличались большим разнообразием. Даровая энергия ветра приводила в движение механизмы лесопилок, бумажных мастерских, маслобоен, фабрик по производству пушечного пороха. В мукомольнях усовершенствованные жернова позволяли очищать овес, не перетирая его в муку, как делалось в других странах. Мельницы служили подъемниками, насосами. Строителя мельниц можно уподобить современному инженеру. Так, Ян Андриаэнзен Лехватер ставится в один ряд с великими людьми того времени. Мельница самого старого типа выглядела, как клетка кубической формы высотой в один этаж, к которой крепилась ось крыльев. Сама клетка вращалась на массивном деревянном крестообразном основании, располагавшемся горизонтально на крыше неподвижного нижнего этажа. Около 1600 года появилась мельница с неподвижным цилиндрическим корпусом и вращающейся крышей с установленными на ней крыльями, которая управлялась при помощи рычагов. Немногим ранее Корнелий Корнелисзен изобрел гигантскую мельницу-лесопилку, так называемый «пилтронг», которая предназначалась для распиливания самых тяжелых брусьев, в частности, на корабельных верфях. Собственно мельница образовывала блок, возвышавшийся над мастерской, пилы которой он приводил в движение. Блок и мастерская объединялись общим каркасом. Мастерская находилась на уровне второго этажа и открывалась, как склад, позволяя грузить готовые доски прямо на шаланды. Все сооружение достигало размеров городского здания и покоилось на каменном фундаменте, внутри которого перекатывались подвижные опоры. Удачно вписываясь в окружающий ландшафт, мельницы, нередко опоясанные рвом с подъемным мостиком, стали одной из наиболее самобытных черт Голландии. Вокруг них скоро сложились настоящие традиции. Мельничные крылья всячески украшались, в зависимости от ситуации. Когда простой люд хотел выразить большую радость, жернова останавливались так, что крылья замирали вертикальным крестом, увенчанным флагом. Если игралась свадьба, два воскресенья подряд жернова украшали цветами. В провинциях Голландия и Зеландия больший или меньший наклон крыльев означал в дни траура степень родства мельника и усопшего. Угол в 45 градусов означал сильнейшую скорбь, а также общественное бедствие.