Таежный гамбит - Юрий Достовалов

Струд разглядел в бинокль окна конюшни, заметил мелькавшие в них фигуры и понял, что просто так белые не сдадутся, что подойти без потерь тоже вряд ли удастся. Струд прекрасно знал, какие отличные стрелки офицеры, понимал, что захватить конюшню, разумеется, можно, но что заплатить за это придется очень дорого. А рисковать людьми напрасно он не мог. Права такого не имел. И приказаний от Острецова тоже.

От злости и бессилия он ломал руки так, что трещали пальцы. Однако вскоре взял себя в руки: что толку кипятиться, эту головоломку решать все же придется.

— С гранатами, вперед! — выкрикнул он.

Пятеро красноармейцев поднялись со снега и бросились к конюшне, на бегу вырывая кольца гранат. Точные выстрелы положили четверых еще до того, как они приготовили гранаты к броску. Пятый успел вскинуть руку, но тут же упал и взлетел, растопырив руки, подброшенный взрывом. Клочки его шинели разметало по сторонам.

Струд застонал и от злости ударил лбом о пушечный лафет. Но внезапно вздрогнул и замер, как замирает дуэлянт, почувствовавший под сердцем смертельную холодную сталь. Поднял голову и пристально посмотрел на пушку. Его осенило.

— Ко мне! — возбужденно крикнул он. К нему подбежали трое бойцов.

— Ну-ка помогите развернуть эту дуру в их сторону, — он кивнул на пушку.

Бойцы поднатужились и развернули стальное чрево в направлении конюшни. Струд открыл затвор — снаряд был в казеннике. Он вернул крышку в исходное положение и приложился к панораме. Наведя ствол на конюшню, крикнул бойцам:

— Уши закрой! И рты пошире! — и резко дернул спусковой шнур.

Ужасающий грохот потряс окрестности, эхо долго плясало между скал. Обломки орудия упали на снег, взрыхлив его и припудрив островками черной земли. Тела погибших отбросило в стороны. Струд лежал на спине. Шинель на груди взлохматилась множеством зияющих рваных клочков. Одна рука была оторвана, из раны резкими толчками выплескивалась густая багровая кровь. Глаза остались открытыми, в них застыла та последняя радость озарения, которая озарила лицо Струда в последнюю минуту его жизни.

Красноармейцы замешкались, а белые, приободренные выдумкой Брындина, дали дружный залп из всех окон. Посыпались срезанные над головами красноармейцев ветки, взвился фонтанчиками снег перед их лицами. Дыхание смерти стало таким явственным, что красные не выдержали. Они поднялись в полный рост и бросились бежать. Назад, к своим, не смея оглянуться и страшась еще одного такого ужасного взрыва. Офицеры выстрелили вдогонку, кто-то из красных упал, но основная масса беглецов успела скрыться за ближайшим холмиком, куда не достигали выстрелы.

Брындин вышел из конюшни, посмотрел вслед драпающим и облегченно вздохнул. Слава Богу, два орудия удалось сохранить. Снарядов к ним, правда, оставалось всего ничего, но для того, чтобы отбить еще один штурм, вполне хватит. А там… «Заложу взрыватели, и дело с концом», — решил Брындин.

Он услышал в ущелье приближающийся топот ног, обернулся к теснине и увидел бегущих стрелков Худолея. Впереди на караковом коне[74] рысцой ехал Яблонский. Гонец достиг отряда, и на выручку Брындину Мизинов послал роту стрелков во главе с Яблонским. Вернее, начальник штаба сам напросился возглавить роту, ссылаясь на то, что давненько не участвовал в боях, подрастерял командный опыт. Мизинов, уважив просьбу генерала, согласился и отпустил его. И как же потом сожалел, что сделал это!

Яблонский буквально выпрыгнул из седла, подбежал к Брындину и крепко обнял его:

— Вы целы, капитан?

— Цел, ваше превосходительство, — кивнул Брындин. — Больше того, целы все артиллеристы, — он повел рукой на дверь конюшни, из которой выходили офицеры. Они отдали честь и выстроились в шеренгу.

Выслушав рассказ Брындина, Яблонский поздравил офицеров с победой, отметил, что они спасли весь отряд.

— Благодарить надо не нас, ваше превосходительство, мы лишь выполняли свой долг, — возразил Брындин. — Скорее, благодарить надо эту конюшню, что так удачно и прочно встала на пути у красных.

Офицеры рассмеялись шутке, Яблонский тоже улыбнулся и сказал:

— Мы не фетишисты, идолищам кланяться не станем. А вот вам, господа, действительно огромная благодарность за стойкость!

Артиллеристы смущенно переминались с ноги на ногу.

— Ваше превосходительство, — перешел к делу Брындин, — я не исключаю, что красные повторят штурм, но уже более сильным составом.

— Пожалуй, вы правы, капитан, — согласился Яблонский. — По крайней мере, пушки надо приготовить к бою.

— Они уже заряжены, — сказал Брындин. — Только одна тонкость…

Он побежал к орудиям, вытащил из-под лафета одного из них длинный металлический прут с крючком на конце и засунул его в ствол.

— Что это он? — удивился Яблонский.

— Маленькая хитрость, ваше превосходительство, — подсказали офицеры. — Иначе взлетим сами, как этот вот комиссарик, — они показали на распластанное неподалеку тело Струда.

— Предлагаю подкрепиться, господа, — пригласил Яблонский и сел на ящик с боеприпасами. Офицеры присоединились и вскоре заскрежетали консервные банки, открываемые штыками, зазвенели ложки и кружки. На разведенном второпях костерке поспевал походный чайник.

— Ваше превосходительство, — обратился Брындин к Яблонскому, присев рядом с ним. — Как вы думаете, чем кончится наша эпопея?

— Откровенно говоря, капитан, думаю, что ничем хорошим она для нас не кончится, — медленно выговорил начальник штаба и в упор посмотрел на Брындина. Тот вздрогнул и спросил только:

— Хабаровск взят?

Яблонский кивнул и замолчал, его взгляд стал отрешенным и задумчивым.

— Потери велики? — прервал молчание Брындин.

— Потерь, слава Богу, нет вовсе, — помолчав еще немного, ответил Яблонский. — Молодец все-таки генерал Молчанов, вывел войска из-под удара.

— Что же мы? — продолжал выпытывать Брындин.

— С нами сложнее, — вздохнул Яблонский, и Брындин увидел, как заходили желваки на его скулах. — Я в свое время предлагал командиру отойти восточнее. Тогда мы наверняка успели бы соединиться с Молчановым и помочь волочаевской группировке ударом по красным в их левый фланг. Его превосходительство не согласился… Теперь поздно… — Яблонский опустил голову в колени, желваки его нервно двигались под натянутой кожей.

— Мы… обречены? — Брындин едва сумел выдавить из себя эту фразу.

— Похоже, капитан, — кивнул Яблонский. — В такой ситуации каждый волен сделать тот шаг, который ему представляется наиболее честным и достойным.

«Каков же ваш шаг?» — хотелось выкрикнуть Брындину, но тут с севера снова затрещали выстрелы, над головами зажужжали пули. Офицеры упали в снег, сдергивая с плеч винтовки и клацая затворами. Вдалеке показались головы наступавших красноармейцев.