Кошка в сапожках и маркиз Людоед - Ната Лакомка

- Постойте, - аптекарь отобрал у меня фонарь, поставил его на каменный пол, а меня взял за плечи и осторожно встряхнул. – Вы очень взволнованы. Не рубите с плеча, успокойтесь. Вы понимаете, как это опасно – то, что мы узнали? До весны мы заперты в этом городе, нам не убежать. Если станет известно, что мы открыли гробы и увидели…

- Да, - ответила я, с усилием обуздывая свой гнев, потому что мне хотелось бежать, обличать, немного убивать, если это будет необходимо, - вы правы. Это опасно. Надо молчать. Пока.

- Пока? Заклинаю, Кэт, не предпринимайте ничего.

- Что я могу предпринять? – невесело усмехнулась я. – Написать письмо королю и отправить его с голубем?

- В Шанталь-де-нэж не держат почтовых голубей, - сказал Ферет серьёзно. – А вот вам лучше переехать из замка.

Несколько секунд я обдумывала это предложение, а потом покачала головой:

- Нет, как раз это и вызовет подозрение.

- Но вы будете в безопасности, - возразил аптекарь. – Кэт, слышите? В безопасности.

- Кто из нас в безопасности? – сказала я, поднимая фонарь. – Вы сами сказали, что до весны мы заперты в этом городе.

- Одно дело – в городе, а другое – в доме… - он осёкся.

- В доме лорда Огра, - закончила я фразу за него. – Вам это не напоминает детскую сказочку? Как мальчик-с-пальчик оказался в логове людоеда?

- Кэт, это – не сказочки, - почти сердито сказал он.

- По-крайней мере, не смешные, - согласилась я. – Вот что. Никому ни слова, хорошо? Я должна вернуться, Феликс. Надо решить, как помочь этой несчастной… Как помочь Юджени…

- Можете рассчитывать на меня во всём, - только и сказал он.

Мы передвинули крышки гробов на место, закрыли решётку, прицепили замок, и тщательно замели свои следы еловыми ветками.

Ферет проводил меня до замка и отпустил – нехотя, призывая быть очень, очень осторожной. Конечно же, я пообещала ему смотреть в оба и держать ушки на макушке, но сразу же отправилась в подземелье.

Юджени была там одна, а на столе стояли тарелки с остатками ужина – Огрест уже побывал здесь, притащив пленнице еды и воды. Какой заботливый тюремщик!..

Увидев меня, бедная женщина бросилась к решётке и приникла к ней, протягивая мне руку.

- Вы пришли, Кэт! – сказала она, пожимая мою ладонь. – Как там Марлен? Как моя девочка? День прошёл хорошо?

- С Марлен всё в порядке, - сказала я твёрдо, - но сейчас речь не о ней, а о вас. Простите, что я не поверила вам сразу. Теперь верю.

- Верите чему? – спросила она удивлённо.

- Тому, что вы – леди Юджени.

- Но… кто я могла быть по-вашему? – она захлопала ресницами. – Спросите Ноэля, он подтвердит… и господин Лиленбрук… и Саджолена…

- Поменьше лишних слов, - перебила я её. – Я намерена помочь вам бежать.

- Бежать?!

- Да. Подальше от этого изверга, от этого якобы благородного мужчины – милорда Огреста.

- Но Ноэль так заботится обо мне… - слабо запротестовала она. – Обо мне, о Марлен…

- Опомнитесь! – чуть не прикрикнула я на неё. – Вы не понимаете, что стали его пленницей? Он до сих пор любит вас? Он вас домогается?

- Что? Нет! – перепугалась она. – Почему вы так говорите? Да, у нас произошли… произошло... некоторое недопонимание… Но потом всё разрешилось. Ноэль знает, что я люблю только Шарля… Любила… люблю… - она всхлипнула и посмотрела на меня с отчаянием. – Шарль, действительно, умер?

- Не умер. Убит, - хладнокровно заявила я. – В семейном склепе лежит его череп – с разбитым затылком. И что-то мне подсказывает, что ваш муж был убит именно добреньким милордом Огрестом. Или по его приказу.

Юджени ахнула и стала белой, как простыня. Она прижала руки к щекам и только и повторяла «нет, нет».

- Нет, Ноэль не может… - произнесла она, наконец, более-менее внятно. – Я не верю…

- А чему поверите? – я начала терять терпение. – Есть другая причина, почему он держит вас здесь? Так расскажите мне, чтобы я не думала плохо о хорошем Ноэле.

- Он сказал, так лучше, - с трудом выговорила Юджени.

- Для кого?

- Для меня и для Марлен…

- Чем лучше? Опомнитесь! – теперь я уже сердилась по-настоящему. – Вам надо бежать, вам надо быть вместе с дочерью. Разве нет? Разве вы не хотите быть рядом с Марлен? Вам нравится сидеть здесь?

- Нет, - прошептала она и сжала прутья решётки так, что побелели костяшки пальцев.

- Вы не рассказали милорду обо мне? – продолжала допытываться я.

- Нет, - снова прошептала Юджени.

- Вот и хорошо. Вы знаете, где хранится ключ от решётки?

- Нет, - прошептала она в третий раз. – Но я видела, что Ноэль кладёт его в карман камзола… Такой большой ключ, с фигурной бородкой… Старинный…

- Ждите меня и ничего не бойтесь, - сказала я и похлопала её по плечу. – Я спасу и вас, и Марлен.

План спасения был прост и гениален – я была в этом уверена. В тот день, когда Планели отбыли ночевать к себе домой, у Лоис были похищены сонные капли, а в печь был отправлен вкуснейший бисквит с изюмом и цукатами. Никаких пирогов с черносливом, как советовали некоторые строптивые книги! Никаких тортиков «Мужская радость» для тех, кто мужчина лишь по определению!

Было бы хорошо, если бы госпожа Броссар тоже взяла выходной, но, как назло, она не собиралась уходить. Ладно, всё равно она будет в спальне и не помешает.

К вечеру я поджидала Огреста, наряженная в красные сапожки, любимую укороченную юбку и кофточку с глубоким вырезом. Чтобы сразить с первого взгляда, очаровать врага сразу и усыпить бдительность.

Маркграф нарисовался к восьми часам, забрал из кухни приготовленный Лоис поднос с ужином и ушёл к себе в кабинет. Я втайне порадовалась, что не в спальню, схватила приготовленный свой поднос, засекла пять минут, а потом постучалась в дверь кабинета.

Я открыла, не дожидаясь разрешения, и Огрест, стоявший у окна, резко обернулся.

На столе остывал ужин, к которому никто не притронулся, и я поставила рядом свой поднос, стараясь не замечать, каким страдальческим тут же стало лицо маркграфа.

Старалась не замечать, но внутри так и кипела от возмущения.

Страдалец!..

Посадить бы в подвал его! На семь лет! Вот тогда поглядели бы, какое у него стало лицо!

- Зачем вы здесь? – спросил Огрест, помедлив.

- А вы не видите? – ответила я вопросом на вопрос. – Принесла вам сладкое. Это в качестве примирения, месье.

Он молча смотрел, как я постилаю салфетку, как отрезаю кусочек торта, наливаю кофе в чашку, и становился всё задумчивее и печальнее. С такой печалью людоед мог бы смотреть на цветочки и ягодки, думая о бренности бытия.