Уготован покой... - Амос Оз

С последним закатным лучом прибыл Ионатан в Эйн-Хуцуб. Поблагодарил подбросивших его сюда солдат, и те моментально исчезли, растворившись среди строений, очертания которых размывала надвигающаяся темнота. Он взвалил свое снаряжение на плечи и пошел искать, где бы поесть и попить. Фонари у дороги уже зажглись. Шум электрогенератора сотрясал тишину пустыни. Ионатан еще не разобрался, что перед ним — военный лагерь или заброшенное пограничное поселение. Возможно, здесь размещалось подразделение друзов, особой религиозно-этнической группы, издавна живущей в Эрец-Исраэль и поставляющей отличных бойцов для израильской армии. Или то был опорный пункт обычной армейской части либо пограничников, место, где находят приют все, кто несет патрульную службу в пустыне. И публика здесь попадалась самая разношерстная: солдаты-резервисты, ждущие отправки в часть; рабочие с медных разработок в Тимне, держащие путь туда или оттуда; всякие там любители природы; юноши и девушки, отправленные в путешествие молодежными движениями и организациями; бедуины, так или иначе связанные с силами безопасности; какой-то штатский, человек огромного роста, с чистыми голубыми глазами, загорелый, словно араб, с огромной, как у Льва Толстого, бородой, которая ниспадала на обнаженную грудь, покрытую белыми, седыми волосами… Все они проходили мимо Ионатана, а он стоял и разглядывал их. «Я жду своих товарищей» — такой вот убедительный ответ он заготовил на случай, если спросят, чего это он тут ищет. Но никто его ни о чем не спрашивал. Да и сам Ионатан ни к кому не обращался с вопросами. Примостив снаряжение у ног, стоял себе, почесывался, глазел по сторонам. Спешить некуда, ничего не горит. Лаяли охрипшие собаки. Где-то в глубине темноты пели девушки. Тень высоких гор рассекала лунный свет. Дым костров растекался среди палаток и построек. Глухо, с хрипотцой рассыпая мелкую дробь, стучал генератор. Ионатан помнил Эйн-Хуцуб по прежним поездкам в пустыню: однажды уходили отсюда парами на ночное ориентирование по направлению к Большому кратеру. Сюда же два года тому назад вернулись из ночного рейда по глубоким тылам Иорданского Королевства, в районе А-Сафи, на южном берегу Мертвого моря. Даже если есть здесь кто-нибудь из наших, думал Ионатан, все равно им меня не узнать. На всякий случай он надел и надвинул на глаза вязаную шерстяную шапочку. И поднял воротник штормовки чуть ли не до ушей. Так постоял он какое-то время у замусоренной канавы между двумя бараками, то ли солдат, то ли бродяга, из бывших бойцов-молодцов, уставших от жизни. Сгустившаяся темнота. Желтые фонари. Ионатан раздумывал о том, что надо сделать: перво-наперво что-нибудь поесть-попить и наполнить флягу. Потом залезть в канаву или пробраться между деревьями и устроиться на ночлег в спальном мешке. Быть может, стоит стянуть два-три одеяла, потому что по ночам здесь чертовски холодно. А завтра предстоит убить здесь целое утро. Необходимо сесть и с толком изучить карту, чтобы иметь полное представление о возможных маршрутах. Лучше всего выбраться отсюда завтра, в два часа дня, поймать попутку на юг. Примерно до Бир-Малихи, а уж оттуда двигаться на восток по долине Вади-Муса в направлении Джабл-Харуна. Наверняка здесь ходит по рукам какой-нибудь путеводитель и можно уточнить, что это за Петра, как туда добраться, не попав в беду, и как оттуда убраться подобру-поздорову. А еще стоит почистить и смазать оружие. Ночью здесь будет собачий холод. А я еще к тому же голоден как волк. До завтра у меня уже появится борода. И двадцать два часа я не брал в рот сигареты. Выходит, все хорошо, все идет по плану. Теперь главное — разыскать еду и добыть одеяла. Вперед, дружок! Двинулись.

— Куколка?

— Да, голубчик?

— Ты случайно не местная?

— Я случайно из Хайфы.

— Служишь здесь?

— А кто, собственно говоря, меня расспрашивает?

— Не важно кто. Важно, что я вот-вот умру с голоду.

— Есть, командир! Но, может, все-таки скажешь, куда ты приписан?

— Это вопрос философский. Ответ на него следует искать у Спинозы. Но если хочешь узнать истину — и готова дать мне немного еды, — я берусь прочесть тебе краткий курс на тему: «Что есть справедливость и к чему приписан человек». Идет?

— Скажи, тебе уже говорили, что у тебя очень сексуальный голос? Вот только в этой тьме не видно, каков ты есть. Ступай спроси у Джамиля, не осталось ли у него холодной картошки. А если захочешь кофе, то тут может возникнуть заминка.

— Погоди, постой! Зачем же убегать? Тебя зовут Рути? Или Эти? Меня так зовут Уди. И к твоему сведению, я офицер особого подразделения. Метр семьдесят восемь. Разбираюсь в шахматах, философии и машинах. Этой ночью застрял тут один-одинешенек, по крайней мере, до завтра. Так ты Рути или Эти?

— Михаль. А ты уж точно кибуцник.

— Был. Теперь же я просто бродячий философ, который странствует в поисках ответа на вопрос, есть ли жизнь в пустыне. И голоден как собака… Михаль?

— Слушаю, командир.

— Ты знаешь, что твое гостеприимство переходит все границы?

— Намека не поняла. И, кроме того, мне холодно.

— Накорми меня, и я тебя согрею. Смотри, я ведь здесь один. И на плечах у меня — полтонны снаряжения. Неужели в сердце твоем нет ни капли жалости?

— Я же тебе сказала: иди наверх, к Джамилю, может, и осталось у него немного жареной картошки или чего-нибудь еще.

— Вот это гостеприимство! Ты просто прелесть. Как это мило с твоей стороны — добровольно, без всякого принуждения подобрать среди пустыни совершенно чужого человека и привести его на кухню, чтобы он отведал изысканных яств, после чего приготовить ему кофе. Я ведь понятия не имею, где эта кухня, да и Джамиля никакого не знаю. Идем? Дай мне руку, вот так, и отведи меня поесть.

— Что здесь происходит? Насилие?

— Нет, пока что это только неподобающие действия. Но если мне понравится, не исключено, что я зайду и дальше. Но уже с полным желудком. Ты ведь говорила — или нет? — что я ужас как сексуален?

— Тебя зовут Уди? Послушай, Уди, я отведу тебя на кухню поесть, угощу кофе, если уберешь руки. Прямо сейчас. И коли имеются у тебя еще какие-нибудь идеи, лучше сразу же выкинуть их из головы.

— Скажи-ка, ты рыженькая?

— А ты откуда знаешь?

— Все от Спинозы. Это такой первоклассный философ. После того как ты накормишь меня и дашь мне чашку кофе, сможешь услышать целую лекцию. А если есть у тебя и другие идеи, то постарайся их не забыть. Собачий холод здесь.

И никогда еще за всю свою жизнь не испытывал он от близости с женщиной такой радости, такого упоения, такого наслаждения. Ни униженности, ни стыда — только первобытная раскованность, нежность и какое-то абсолютное взаимопроникновение. Всю ночь, до самого рассвета. Словно была у него сестренка-близнец и тела их отлили в одной и той же форме.

После консервов, холодной жареной картошки и кофе из подгоревших зерен, сладкого до отвращения, да к тому же еще с песочком, отправились они вдвоем, обнявшись, к ней в комнату, в барак рядом с радиорубкой. И обнаружилась там, в комнате, какая-то Ивонн, совершенно лишняя, которую Михаль, не моргнув глазом, спровадила ночевать к Иораму, «потому что тут собираются заниматься любовью, а это может дурно повлиять на тебя». И была армейская койка, узкая и твердая. И был собачий лай, всю ночь напролет. И странная луна всходила и закатывалась в незанавешенном окне. В душе Ионатана поднялся и забушевал какой-то давний, загнанный внутрь гнев и вместе с тем лихорадочный восторг полной самоотдачи. Что же случилось с несчастным Шико, который отправился ночью в ущелье и успел почувствовать, что надвигается потоп? Я живой, живее не бывает, никогда в жизни не был я таким живым. И я сжимаю в своих объятиях женщину.