Краем глаза - Дин Кунц

Мысленно повторив то, что он хотел сказать, взвинтив себя, он набрал номер экстренного вызова УПСФ.

Услышав голос полицейского оператора, завопил: «Меня застрелили! Господи! Застрелили! Помогите мне, «Скорую», о-о-о-о-дерьмо! Быстрее!»

Оператор попыталась успокоить его, но он продолжал истерично вопить. А между ахами и вскриками от воображаемой боли дрожащим голосом продиктовал имя, фамилию, адрес и номер телефона.

Она просила его оставаться на связи, продолжать говорить с ней, но Младший положил трубку.

Наклонился вниз, держа пистолет обеими руками.

Прошло десять, двадцать, почти тридцать секунд, когда зазвонил телефон.

На третьем звонке Младший отстрелил себе большой палец на левой ноге.

Bay!

Выстрел прозвучал громче, а боль была не столь острой, как он ожидал. Бум-бум-бум, эхо выстрела заметалось между стенами и высоким потолком.

Он выронил пистолет. На седьмом звонке схватил телефонную трубку.

В полной уверенности, что звонит полицейский оператор, Младший орал как резаный, в надежде, что крики его звучат естественно, ибо возможности отрепетировать их у него не было. А потом, несмотря на анальгетик, боль так усилилась, что крики действительно стали естественными.

Отчаянно всхлипывая, он бросил телефонную трубку и схватился за посудное полотенце. Обвязал им култышку, чтобы сжатием остановить кровотечение.

Отстреленный большой палец лежал чуть в стороне, на белых плитках пола. Поблескивающий ноготь торчал вверх, казалось, что пол — это снег, и палец — единственная оставшаяся снаружи часть погребенного под ним тела.

Он чувствовал, что может упасть в обморок.

Прожив более двадцати трех лет, он не обращал на большой палец левой ноги никакого внимания, воспринимал его как должное, относился к нему с крайним пренебрежением. Теперь же, лишившись пальца, Младший думал о том, что палец этот — такая же важная часть его тела, как нос или глаз.

Темнота надвигалась со всех сторон, суживая поле зрения.

Голова кружилась, он наклонился вперед, вывалился из стула на пол.

Полотенце по-прежнему стягивало ступню, но краснело на глазах.

Он не позволил себе отключиться, не мог позволить.

«Последствия не имеют ровно никакого значения, — напомнил он себе. — Движение — все. Забудь о монахинях, размазанных по рельсам, оставайся с несущимся поездом. Двигайся и смотри вперед, всегда только вперед».

Ранее эта философия всегда срабатывала, но забыть о последствиях оказалось куда как труднее, если последствия эти — твой собственный бедный, несчастный, отстреленный палец. Игнорировать свой собственный бедный, несчастный, отстреленный палец несравненно сложнее, чем размазанных по рельсам монахинь.

На грани обморока, Младший приказал себе сосредоточиться на будущем, жить в будущем, освободиться от бесполезного прошлого и трудного настоящего, но не смог перенестись в будущее без боли.

Он подумал, что слышит шаги «Индустриальной женщины». Сначала в гостиной. Потом в холле. Приближающиеся шаги.

Не в силах задержать дыхание или положить конец всхлипываниям, Младший не мог понять, реальные эти шаги или воображаемые. Знал, что должны быть воображаемыми, но чувствовал, что они — реальные.

В испуге разворачивался на полу, пока не оказался лицом к двери. Сквозь слезы пытался разглядеть, как из холла появится франкенштейновская тень, а потом и само существо, поблескивая зубами-вилками, с торчащими вперед сосками-штопорами.

Зазвонил дверной звонок.

Полиция. Глупая полиция. Чего звонить, если они знают, что его подстрелили. Звонить, когда он лежит, совершенно беспомощный, когда «Индустриальная женщина» крадется к нему, когда от пальца его отделяют несколько футов, звонить, когда крови, которую он теряет, хватило бы на переливание целой палате раненых гемофиликов. Эти кретины, должно быть, рассчитывают на то, что он угостит их чаем с пирожными.

— Ломайте эту чертову дверь! — прокричал он.

Младший оставил входную дверь запертой, потому что в противном случае все выглядело бы так, словно он хотел облегчить им проникновение в квартиру, и у копов могли зародиться подозрения относительно всего остального.

— Ломайте эту чертову дверь!

После того, как эти идиоты дочитали газету или выкурили несколько сигарет, до них наконец дошло, что дверь придется высаживать. Получилось все достаточно драматично, почти как в кино, с громким треском ломающегося дерева.

Наконец они появились в дверях, с револьверами в руках, настороженные. От копов Орегона, толпившихся у пожарной вышки, они отличались только формой. А лица, суровые, подозрительные, остались такими же.

И если бы из-за их спин выглянул Ванадий, Младший выблевал бы не только содержимое желудка, но и все внутренние органы, все кости, пока под кожей не образовалась бы абсолютная пустота.

— Я подумал, что в доме грабитель, — простонал Младший, понимая, что нельзя выкладывать все сразу, иначе выглядеть это будет так, словно он отрепетировал эту сцену.

За копами, разошедшимися по квартире, появились фельдшеры, и Младший разжал пальцы, вцепившиеся в посудное полотенце.

Через минуту или две вернулся один из копов, присел рядом с фельдшерами, которые перевязывали Младшему ногу.

— Грабителя нет.

— Я думал, что был.

— Нет даже следов взлома. Младший выдавил сквозь гримасу боли:

— Несчастный случай.

Коп поднял пистолет двадцать второго калибра, просунув карандаш под предохранительную скобу у спускового крючка, чтобы не стереть отпечатки пальцев.

— Мой, — Младший кивнул в сторону пистолета. Брови удивленно взлетели вверх.

— Вы ранили себя?

Младший попытался изобразить печаль:

— Думал, что кто-то ходит. Обыскивал квартиру.

— Вы выстрелили себе в ногу?

— Да, — ответил Младший, едва удержавшись от добавления: «Тупица безмозглый».

— Как это произошло?

— Нервы, — ответил Младший и взвыл от боли, когда один из фельдшеров продемонстрировал свою садистскую сущность, скрывающуюся под личиной ангела милосердия.

Еще двое полицейских появились из кухни, завершив осмотр квартиры. На их лицах читалась насмешка.

Младшему ужасно хотелось их перестрелять, но он сказал:

— Возьмите его. Оставьте у себя. Уберите его отсюда к чертовой матери.

— Вы про ваш пистолет? — спросил присевший рядом с ним коп.

— Я больше не хочу его видеть. Ненавижу оружие. Господи, как же больно.

«Скорая помощь» доставила его в больницу, там его сразу же положили на операционный стол, и он на какое-то время провалился в блаженное небытие.