"Еврейское слово". Колонки - Анатолий Найман

Но как только проучился, а он как раз возьми и умри, так я сразу стал жаловаться на скуку. Молодые скучать не любят, им каждую минуту подавай новое. Средний возраст тоже сплин не обожает: придешь домой, там ты сидишь, и прочее, тянет сменить обстановку. Пожилые тем более, им в жизни все меньше светит, охота не упускать момент. Но страна уже давно, очень давно, без малого сто лет, живет невесело, скучно. Скука – это не отсутствие увеселений, это, наоборот, они, увеселения. Физкультурные парады. Праздничные концерты для партии и правительства. Энтузиазм целинников. То, от чего за версту несет нервно-паралитическим газом. А скука повседневная: зарядивший дождик, ветрянка у детей, сведение концов с концами, сварливый супруг – это неотменимая компонента жизни, норма, некий неизбежный неуют. «Проклята земля за тебя; со скорбию будешь питаться от нее…; терние и волчцы произрастит она тебе…; в поте лица твоего будешь есть хлеб». Человечество выработало навыки, как жить с этим. Даже бальные генеральши в малиновых беретах знают, что жизнь не малина. Не о том речь.

В мире существует, на наше счастье, баланс. Подобно приемам терпеливого несения назначенной от века скуки, есть в противовес ей ровно такие же методы извлечения удовольствия из повседневной жизни. Не экстраординарные штуки, а обыденные вещи. Не яйцо, которое Колумб заставил стоять, чтобы отвлечь от мрачных мыслей команду, которой осточертел океан. И не телевизорный пузырь, чтобы ежевечерне утапливать в себе глаза населения. А друзья-приятели. Треп. Флирт-ухаживания. Путешествия-прогулки. Более или менее подходящая работа. Искусство. Книжки. По моему убеждению, это и было содержанием протестных митингов на Болотной и пр. Дайте поболтать, постоять, походить. Дайте сказать, что мы о вас и ваших выборах думаем. Оппозиция? Ну да, оппозиция – в том смысле, что стать на одну позицию с вами – это же умереть от скуки. Оппозиция нормальной человеческой природы, органики – гипсокартону всяческих вертикалей и демагогий власти. Наиболее власти ненавистная. Однако имеются инструкции, у всех, у Кремля, у милиции, даже у братков. Сверимся, стало быть, с инструкцией. Раз оппозиция, у нее должны быть вожди. Кто там, Юра-музыкант, Дима-гражданинпоэт? Вот они. А какая у них программа? (А какая может быть программа у тех, кто вышел поболтать, походить?) А-а, видите, нет у них программы! Задавим их ОМОНом, Поклонной горой, Госдепом США. Попыхтим. Ну и им в ответ приходится пыхтеть. Ну и нам хватать пыхтящих. На бульварах, в «Жан-Жаке» имени наивного гения Руссо.

Был Царскосельский лицей, его окончил, не будем бить козырным Пушкиным, Иван Пущин, сенаторский сын, офицер, декабрист. Был лицей КГБ, в нем воспитывался Владимир Путин. Выбираю имена исключительно по созвучию. На того и на другого их альма-матер наложили глубокий отпечаток. Путин своим гордится. Пожалуйста. Но когда ты глава страны и лидер нации, имеет смысл расширять круг знакомых, а заодно собственный кругозор. Знаться не с тремя тысячами приглашенных на инаугурацию, и не с пятью сотнями доверенных лиц, и даже не с «креативным классом», а с просто людьми. Не выпускать на них «Альфу» и «Омегу», а как-нибудь к ним самому незаметно подойти и узнать что-нибудь, чего не знаешь. Дать им пожить – и себе пожить.

Или уже невозможно, точка невозврата пройдена? На мой рядовой взгляд, шанс есть. Начало нового срока – какое-никакое, а начало. Сейчас, как говорил Исайя, лето Господне благоприятное. За кого нас держит власть, мы знаем. Что мы о ней думаем, она знает. Узнала довольно точно в декабре. Можно попробовать что-то поменять. Надо только забыть, чему учили в лицее. Служба безопасности пусть обеспечивает дворцовую безопасность. Медведев пусть говорит об авторитете Единой России, более известной как партия жэ-и-вэ, и о своем антилиберализме. А от президента требуется всего лишь не мерить происходящее установленным раз навсегда раствором циркуля.

Или мерить. Цугом гонять по столице, как по ненаселенке. Нам – лишние сколько там лет проскучать. Не привыкать, могём. Хотел бы только, как ленинградец ленинградцу, процитировать ему несколько строчек ленинградца Глеба Горбовского. Талантлив был как не знаю кто. Стихи писал не «Пусть всегда будет солнце», а «Когда качаются фонарики ночные». И вот сочинил – в 1956-м, когда Путину было четыре годика, – про скуку. «Боюсь скуки, боюсь скуки! / Я от скуки могу убить, / я от скуки податливей суки: / бомбу в руки – стану бомбить, / лом попался – рельсу выбью, / поезд с мясом брошу с моста. / Я от скуки кровь твою выпью, / девочка, розовая красота!» Метафоры, конечно. Угрозы сплошь условно романтические. Но конец сугубо реалистический: «Сплю, садятся мухи, жалят. / Скучно так, что – слышно! Как пение… / Расстреляйте меня, пожалуйста, / это я прошу – поколение».

Это, повторяю, в лучшем случае. В худшем – то, что бывает в худшем. А что бывает – живописать не беремся, не по нашей части.

По мне, на свете нет ничего невыносимее несправедливости. Насилие – всего лишь ее инструмент, средство осуществления. Как бита в руках уличного грабителя или крутого фаната. Не в бите заложено преступление, а в желании напасть, одержать верх, получить за чей-то счет выгоду. Одновременно несправедливость вызывает возмущение – у тех, кто ей подвергается. Оно может кончиться ответным насилием – против конкретного угнетателя, или угнетателей вообще, революцией, советской властью. Катастрофой. Всемирным потеплением из-за погони за сверхприбылями. Ядерным террором из-за идеи мирового господства. То есть несправедливостью худшей… Впрочем, допускаю, что и моя оценка ее и непосредственная на нее реакция преувеличены, что в этом есть нечто детское, не изжитое до старости.

В любом случае ее много, она лезет в глаза. Со всех сторон врут, гнут, мочат. Рейдер отправляет жертву в «Матросскую тишину», судья утверждает, что эбеновое дерево это слоновая кость, ракеты «кассам» ставят во двор детского сада. Но сфера действия несправедливости распространяется только на сообщество людей, несправедливость совершает человек над человеком. В моем же сознании самый выразительный ее образ – человек, истязающий животное. Слабосильный беззащитный индивид может надеяться на то, что ему удастся исхитриться и ответить, отомстить обидчику. У щенка, которого бьют палкой, у джейрана, в которого целятся с вертолета, шансов никаких. Поэтому, когда два года назад в Америке вышла книга Джонатана Фоера «Поедатели животных», я решил ее прочесть. Точнее, решить решил, но хотеть не хотел. Из рецензий узнал, что она против употребления в пищу мяса, птицы и рыбы, а я эту тему не обсуждаю. Ем, как говорили прежде, всё, что продают на торгу, что готовит жена, чем угощают. Если от чего отказываюсь, то не по идейным соображениям, а по противопоказаниям медицинским или по нерасположению, не говоря уже нежеланию.

Сейчас книга опубликована в русском переводе, поступила в магазины, прочел. Это третья, если не ошибаюсь, большая вещь Фоера. О двух предыдущих, беллетристических, мы писали в «ЕС». Первую он выпустил в 25 лет, представ перед публикой уже сложившимся писателем. После второй, изданной в 28, впечатление было такое, что в американской литературе он занимает видное место много десятилетий. Сейчас ему всего 35, «Поедателей» писал несколько лет, поднял гору материалов, не упустил ничего сколько-нибудь существенного по теме. Книга цельная, недвусмысленная, уравновешенная. Очень, жутко (в прямом и фигуральном смысле слова) убедительная. Документально-художественная, художественно-философская. Мощное исследование.