Я пытаюсь восстановить черты - Антонина Пирожкова

Когда выяснилось, что месячная моя командировка в Новый Афон переходит в необходимость работать там длительное время, а также что Метропроект в будущем может быть эвакуирован в Куйбышев, мы получили распоряжение главного инженера Метростроя Абрама Григорьевича Танкилевича оставаться на месте. Но ни у кого из нас не было теплых вещей. Тот же Танкилевич организовал пересылку нам теплых вещей из Москвы, это было поручено Метропроекту.

Родственников у меня в Москве не было, и я переслала ключи от квартиры Валентине Ароновне Мильман с просьбой собрать наши теплые вещи и передать их в Метропроект. Так же поступали и другие сотрудники нашей группы.

Валентина Ароновна, получив ключи от нашей квартиры, догадалась забрать и большой ковер на полу в моей комнате и отвезти его Эренбургу, чтобы утеплить пол комнаты, где он работал. Ему она отвезла и кофеварку, привезенную Бабелем в 1935 году из Парижа.

Мне было приятно, что ковер и кофеварка послужили Эренбургу а кроме того, эти вещи, в отличие от украденных соседями, вернулись в дом после нашего приезда.

Первый год войны мы прожили в Новом Афоне почти спокойно. Метропроект раз в месяц пересылал нам по почте зарплату, квартиры наши в Москве были забронированы решением Государственного Комитета Обороны (ГКО). Квартирную плату ежемесячно вносила бухгалтерия Метропроекта. Но военные сводки, которые мы в определенные часы бегали слушать в парк, где был репродуктор, были ужасные: наши войска отступали, и мы теряли много людей. Все мои братья были на войне, и никакой связи с ними не было. Настроение было подавленное, мама постоянно думала о сыновьях. Считая, что Бабель находится где-то в лагерях, за него я была даже более спокойна, потому что знала, что он непременно ушел бы на войну и мог бы погибнуть.

Только сказочной красоты природа Абхазии, воздух с упоительным ароматом цветущей магнолии, роз, теплое море да наша девочка Лида скрашивали нам с мамой жизнь. Лида была здоровой, всегда веселой и очаровательной девочкой. Ее волосы золотистого цвета вились кольцами, глаза — светло-карие с лукавинкой. Она была очень похожа на Бабеля, но хорошенькая, и кое-что взяла у меня. Бабель, смеясь, говорил мне, что я улучшила его породу. У меня волосы тоже были светлые, но совсем другого, пепельного цвета и никогда не вились так, как у Лиды. Глаза Лиды крупнее, чем у Бабеля, их разрез и расположение на лице точно такие же, как у меня. Мне удалось «улучшить» и форму ее носа, и только слегка выпуклая нижняя губа была Бабеля, но это не портило ее облик так же, как не портило лица Бабеля.

Были у Лиды в Новом Афоне две подружки, девочки сотрудников нашей группы, старше нее на год и на полтора, но Лида по сравнению с ними не казалась младшей и не подчинялась им, скорее наоборот — они подчинялись ей. Я думаю, потому, что она в детстве была большой выдумщицей и игры придумывала именно она. Пока мы работали, девочки играли в саду около гостиницы, а вечером после обеда и дневного сна уходили на пляж загорать и купаться. Воды Лида не боялась, любила и визжала от восторга, когда волны окатывали ее с ног до головы. Ей было четыре года, шел пятый, и плавать она, к счастью, еще не умела.

В выходные дни я читала ей детские книжки. Из Москвы я привезла с собой только сказки Андерсена и «Песнь о Гайавате» Лонгфелло, и то скорее для себя, чем для Лиды, — мое детство было прочно связано с этими двумя книжками, и без них я не могла бы жить; много кусков «Песни о Гайавате» в переводе Бунина я знала наизусть. Другие детские книжки — Маршака, Барто и кое-что еще — можно было купить в магазине в Сухуми. Любила Лида рисовать, особенно красками, и я купила ей цветные карандаши и акварельные краски. Ее рисунки были похожи на аппликации, но выглядели так красиво, что можно было часами их рассматривать. Однажды она нарисовала моряка в тельняшке и бескозырке, но ей очень хотелось показать ленты на бескозырке, которые находились за спиной, и тогда она нарисовала их сверху, над головой моряка. Мне очень понравилась такая ее выдумка. Я не учила ее читать и писать, так как нам внушали тогда, что дети должны приходить в школу без этого умения, иначе они будут невнимательны на занятиях и будут плохо писать. Моя мама, рассматривая с ней картинки в детских книжках, заставляла ее называть рисунки, якобы читая подписи под ними. Всё было хорошо, пока не дошли до изображения храма, и Лида бойко прочла слово «церковь» вместо «храм» — так, как там было написано.

С местным населением в первый год войны я почти не встречалась — не было случая, и только однажды, когда мы с начальником нашей проектной группы Борисом Владимировичем Грейцем приехали на тоннели № 11 и № 12 в Мюссеры, начальник этого строительства Насидзе пригласил нас в гости к местному жителю-абхазцу, чтобы показать, как живут здесь люди. Довольно хороший дом был расположен на вершине холма, перед домом — большая чисто выметенная площадка с крупным деревом грецкого ореха посредине в окружении виноградных лоз изабеллы, вьющихся по посаженным вокруг деревьям.

Угощение состояло из жареных кур, нарезанных кусками, мамалыги с острым соусом сацебели, кукурузных лепешек и солений из фасоли и перца. В изобилии было домашнее красное вино из винограда «Изабелла». Мне было интересно узнать, как готовится именно сладкое вино, и я задала этот вопрос хозяину. Он рассказал, что если выжать сок винограда и оставить его бродить в специальных сосудах, то со временем получится кислое вино, а если свежий виноградный сок сначала вскипятить, а потом оставить бродить, то будет сладкое вино. Качество вина зависит и от того, вызревали ли гроздья винограда на солнце или в тени, и хороший хозяин всегда разделит виноград по этому признаку.

Вино, особенно сладкое, было очень вкусное и ароматное, и самое главное для меня было не пить его много, чтобы не опьянеть. Отказываться было трудно: абхазы, как и грузины, умеют угощать, упрашивать и предлагать тосты, от которых невозможно отказаться. Конечно, мы опьянели, но не настолько, чтобы не дойти до конторы, а затем и до своих комнат в общежитии строительства. Знакомство с местным населением ограничилось этим единственным визитом в абхазский дом, и общались мы в основном только между собой в проектной группе, что для меня не было особенно интересным.

Выезжая на тоннели и на совещания, я познакомилась и с другими инженерами и сотрудниками Метростроя, и круг моих знакомств постепенно расширился, но никаких дружеских отношений не завязалось. Из всех я отличала только главного геолога строительства Евгению Петровну Емельянову, жившую в Сухуми с матерью и дочерью Таней. Девочка была старше моей Лиды года на два. Не часто, но все же мы встречались и отправлялись на прогулки по горам в Мюссерах и в Новом Афоне. Мне нравилась эта женщина, так хорошо разбирающаяся в свойствах пород и понимающая тектонические явления в земной коре. Разговаривать с ней было интересно, но ни я, ни она никогда не рассказывали друг другу о прошлой жизни и ни о чем друг друга не расспрашивали.

Для поездок инженеров нашей проектной группы на строительство тоннелей или на совещания нужен был транспорт. Обычно руководитель группы Грейц звонил в транспортную контору и просил машину. И я заметила, как часто в транспортной конторе Грейцу отказывали, ссылаясь на то, что свободной машины нет. И тогда я решила пойти в контору сама и познакомиться с ее начальством, чтобы объяснить им, как необходимы бывают поездки на тоннели для решения срочных вопросов.