Браслет из города ацтеков - Екатерина Лесина

Попала она. И Адам тоже.

– Адам. С ним. У него. Убить хочет. Где – не с-снаю. Сдесь где-то.

Здесь много комнат, искать можно долго и бессмысленно. Вась-Васе позвонить бы, пусть вызывает… а если опоздают?

Думай, Дашка, думай. Ты же знаешь, что ему надо.

И Переславин в тебя верит, ждет, хотя ему не терпится образ мстителя примерить. Дашка закрыла глаза, вызывая пред внутренним взором давешнюю серость. Усилием воли она замедлила летящие мысли-вагоны, пытаясь прочесть направление следования.

Солнце.

Ублюдок убивает не для себя. Значит, надо идти туда, откуда видно солнце. Чтобы как с пирамиды, на вершине которой синелицый бог поедает человеческое сердце, а его черный не то соперник, не то брат ждет своей очереди.

– Крыша, – сказала Дашка четко и ясно. – Он на крыше. И у него пистолет.

– У меня тоже, – Переславин откинул борт пиджака, демонстрируя черную кобуру.

Глок.

Солидный ствол для солидного человека. Почти по Пелевину. Если бы могла, Дашка рассмеялась бы. Но смех требовал сил, которых у Дашки не было, поэтому она просто вцепилась в переславинскую руку и позволила отлепить себя от стены. Шла она, спотыкаясь на каждом шаге, но постепенно приходя в себя и восстанавливая контроль над телом.

Раз-два-три… уже не считалочка, но ритм венского вальса, который теперь выплеснулся далеко за пределы Вены и поселился в Дашкиной голове.

Этот ритм подстегивал, и Дашка переставляла ноги быстрее.

А потом Переславин вдруг отбросил ее к стене и, направив ствол в темноту, рявкнул:

– Стоять!

– Стою, – ответил из темноты знакомый голос, и Дашка все-таки рассмеялась. Вась-Вася. Как раз его-то и не хватало для полноты комплекта. Переславин матюкнулся и ствол опустил. Вась-Вася тоже опустил. Ковбои, мать их так.

– Вы оба останетесь тут, – не терпящим возражения тоном сказал Вась-Вася, но Переславин только сплюнул. Не останется он. Не для того летел сломя голову, не для того ствол свой солидный тащил, чтобы в сторонке отсиживаться.

И Вась-Вася понял это. Он вообще понимающий, только тугой иногда.

– У него заложники. Я вызвал людей. Надо ждать.

Нельзя ждать. Рассвет. И солнце требует крови.

– Она права, – сказал Переславин, и Дашка удивилась: неужели вслух сказала?

Ягуар смотрел на солнце. Солнце смотрело на него. Оно видело сомнения и боль. Оно выжигало их, расплавляя душу, как некогда плавило золото. И раскаленный металл тек по жилам. Иссыхала кожа. Обугливались мышцы. И кости становились тленом.

– Сделай, – велело Солнце, становясь богом.

– Сделаю, – ответил воин-Ягуар.

Перед ним снова лежали серые камни проклятого города. Плененный джунглями, он сохранил прежние красоту и величие. Прорываясь сквозь путы-лианы, тянулась к небесам башня, в основании которой нашли покой двое. Незыблема стояла пирамида, и тайник рядом с нею хранил еще двоих, отдавших сердца Уицилопочтли. Утонули в одичавшей зелени дома, но древние духи, выбравшись из них, сели на крыши. Они смотрели на Ягуара, последнего из воинов.

Они ждали крови.

– Не для вас! – он занес тяжелый жреческий нож из черного обсидиана, привычно немея от восторга и ужаса.

Ему ли, воину, дозволено нарушить заведенный порядок.

Духи ухмылялись.

Рука нашла пластину, и гравированный ягуар царапнул палец, отворяя кровь.

Духи Ушмаля взвыли.

– Скорей! Скорей! – торопили они, кружась в воздухе. И громко хлопали прозрачные крыла, порождая порывы ветра. Он катился на Ягуара, сбивая с ног и выворачивая руку с зажатым в ней ножом.

– Скорей! – велело Солнце и плеснуло светом, изгоняя тени.

– Скорей, – сказал человек, лежавший на черном камне-темалакатле.

Ягуар начал движение, сопровождая которое с губ срывались слова древнего заклятья, и удар был точен. Но вместо того, чтобы войти в плоть, лезвие разлетелось на осколки. Из груди выбралась птица-колибри, златоперая, синеглазая.

Она смотрела на Ягуара с упреком и жалостью.

– Кто ты? – спросил он.

– А кто ты? – задала ответный вопрос птица. И Ягуар узнал голос.

– Ты снова пришла помешать мне?

– Я снова пришла тебе помочь.

– Как?

– Ты все неправильно делаешь…

…вены надо резать вдоль, а не поперек… это из другого мира, которому нет места в прошлом.

– …нельзя убить боль, вырезав чужое сердце, – сказала колибри. – Она в твоем живет.

Птица взмахнула крылами, и мир завертелся. Солнце закричало, страшно, немо. Его крик содрал истлевшую плоть, очистив кости, и лишь сердце Ягуара продолжало биться в грудной клетке.

Он ошибся!

Он выбрал не ту жертву!

Злые духи Ушмаля хохотали.

Лиска очнулась от холода. Ей в жизни не бывало настолько холодно. Посиневшие пальцы казались льдинками, и Лиска, еще не вспомнив, где находится, прижала их к губам. Она часто дышала, пытаясь отогреться. Тепло уходило.

Он ударил! Он не позволил подойти и ударил… след от удара пульсировал на виске, но Лиска вяло подумала про то, что ей полагалось бы умереть, но она жива.

Зачем?

Она открыла глаза. Солнце куталось в розовую шаль предрассветного тумана. Солнце казалось живым. Еще немного, и Лиска увидит его лицо, но свет ослеплял, и из глаз катились слезы.

Осознав собственную никчемность, Лиска отвернулась.

Теперь в поле ее зрения появились люди. Один лежал, и руки его были спрятаны под спину, отчего тело выгибалась. Белая рубашка была расстегнута, но белая кожа сливалась с тканью. Человек находился в сознании, но он не делал попыток вырваться.

Второй возвышался над жертвой. Лиска видела его смутно, как будто он, такой огромный, и не человек вовсе, но оживший призрак. Зато нож в его руке был материален.

Сталь тускло поблескивала.

Человек опустился на колени и поднял руки, метя в одному ему видимую точку на впалом животе лежащего. Поднял руки и застыл.

Лиска села.

Голова кружилась, и сильно, но это перестало быть важным, как и вообще все, кроме двоих, находившихся так близко и так далеко. Встав на колени, Лиска поползла. Быстро. И еще быстрее.

Она успела. Человек-статуя, чья спина была изрисована шрамами, а на груди лежала знакомая пластина с ликом зверя, по-прежнему был недвижим. Он часто дышал, и Лиска видела, как ходят ребра, накачивая легкие воздухом, как дергается кадык и нервно пульсирует жила на виске. Она вцепилась в руки, попытавшись оттянуть лезвие. Не вышло. Пальцы держали крепко.