Синдром отторжения - Василий Воронков

– Земля движется, – сказал я.

– Да. – Лида приподняла голову. – Это наш с тобой космический корабль. Только очень медленный. Так что полет…

– Лида, – сказал я, – Лида, слушай, я…

Я ждал темноты.

Обломок антенны приятно оттягивал правый рукав, слегка покалывая острым концом кожу.

Я лежал с закрытыми глазами, закинув за голову руку, чувствуя через сомкнутые веки, что в комнате еще горит свет.

За мной следили.

Я подумал – если Таис решится сейчас зайти, чтобы сделать укол или рассказать очередные бредни, то наверняка заметит этот обломок в рукаве.

Я повернулся лицом к стене и сжался, защищаясь от света. Я чувствовал спиной, как камера просверливает меня электрическим взглядом.

– Таис, – простонал я, не открывая глаз, – Таис, выключи свет. Я очень хочу спать.

– Что? Ты серьезно?

Я обернулся, уставившись в оглушающую белую пустоту.

– Я…

Лида села на край кровати и отвернулась. Я наклонился к ней, провел пальцами по ее плечу.

– Ты серьезно? – спросила она. – Думаешь, так можно?

– А кто запрещает?

Я прижался к ней. Она сидела не двигаясь, но я чувствовал, что она вновь отдаляется от меня.

На улице было темно. Окно мы закрыли, но в комнате стоял колкий отрезвляющий холод. Цветы в пластиковой вазе поникли в темноте.

– Есть же процедура. Можно написать заявление. Ничего такого. Я даже хотел уйти с «Гефеста», когда мы разминулись на станции.

– Да, – сказала Лида, – а еще ты хотел уйти с технологического.

– А ты ушла. И вернулась.

– Я не понимаю.

Лида сбросила мою руку, встала с кровати и подняла с пола юбку.

– Не понимаю, – повторила она. – Что это изменит? Ты так явно не поможешь своей карьере. Да и потом, это сейчас…

– Что сейчас?

Лида ничего не сказала. Она застегнула юбку, подобрала мятую кофту и натянула ее через голову.

– Что сейчас? – повторил я.

– Это сейчас ты так думаешь. А потом, потом ты поймешь, что все это… – Лида поморщила лоб, – неразумно.

– Неразумно?

Я схватил ее за плечи и повернул к себе. Она подчинялась с безразличным смирением, как будто просто устала говорить мне «нет».

– Быть с тобой – неразумно?

– Я не то имела в виду. Переводиться в такой ситуации на другой корабль… Экипаж «Ахилла» уже укомплектован, даже если тебя и возьмут, то только с потерей разряда, и ты…

– К черту этот разряд! О чем ты говоришь?

Я обнял ее, и она положила мне голову на плечо.

– Я не знаю, – вздохнула Лида. – Я уже ничего не знаю.

– Ты сама-то хочешь, чтобы я полетел с тобой?

Она молчала.

– Лида?

– Еще два месяца, – тихо сказала она. – Почему мы сейчас должны говорить об этом?

– Ты же знаешь, решение лучше принять сейчас.

– Я не хочу принимать никакие решения, – сказала Лида.

– А я хочу, – сказал я.

Мы легли в постель. Она смотрела на меня, улыбаясь. Я гладил ее по волосам.

– Лида… – прошептал я, и она замерла, ожидая. – Лида, скажи мне, а почему…

– Зачем ты мучаешь меня?

Я лежал, отвернувшись от камеры, прожигавшей насквозь.

– Таис! – крикнул я. – Выключи свет!

Мне никто не ответил.

– Лида?

Под потолком щелкнул невидимый выключатель, и комната погрузилась во тьму.

Время, отпущенное нам, пролетело быстро. Казалось, все вокруг – все эти ночи, и дни, и город, переставший пугать огнями, и криком, и шумом дорог, и Лида, которая была со мной, и только со мной – лишь привиделось мне во время нейросеанса.

Я перестал думать о войне. Я впервые не хотел улетать с Земли.

Но потом подошло время. Нас ждала пустота, исчерченный пунктирами рейсов открытый космос, «Ахилл».

Мы сидели в тесных неудобных креслах, пока корабль, вырвавшись из гравитационного колодца, выходил на орбиту Земли. Лида смотрела на меня, и по ее глазам я видел – она до сих пор не верит в то, что мы вместе. Перевод, вопреки опасениям, легко одобрили – кто-то из команды «Ахилла» получил преждевременное повышение, а я потерял обещанный мне второй разряд и четыре месяца отпуска на Земле.

И вот я снова на корабле, в тесной рубке, где мы едва не касались друг друга плечами. Я боялся, что за отпуск в Москве успел привыкнуть к огромным открытым пространствам, к облачному небу, к дождю, к ночной темноте, лишенной звезд, однако теперь все это представлялось странным и стремительным сном – из тех, которые сразу же забываются на рассвете.

Я вернулся домой.

Красные огни в стенах погасли, и отсек залил голубой свет – как в холодильной камере. В узком, подобно бойнице, иллюминаторе поднималась во тьму сверкающая корона Земли.

– Расчетное время – двенадцать минут! – сказал первый пилот, уставившись в рябящий экран.

Капсула для экипажа в «Ахилле» была еще меньше, чем на предыдущем корабле, – коридор тянулся всего на дюжину метров и походил на гулкий воздуховод в небоскребе, а в рубке нам приходилось протискиваться к креслам по очереди.

– Десять минут.

Корабль по заведенной последнее время традиции управлялся с Земли, и мы ждали, когда нам разрешат подключиться к нейроинтерфейсу.

– Девять минут, – сказал первый пилот.

Он выглядел как мой ровесник – может, на год или два старше – и вел себя уверенно и деловито, тщательно выполняя служебную инструкцию, точно робот. Я не сомневался, что это первый его полет в должности пилота.

– Восемь минут!

Я вспомнил практические занятия по нейроинтерфейсу и экзамен, который сдавал вместе с Лидой, когда потерялся в созданном собственной фантазией лабиринте. Сейчас, как и тогда, места рядом с Лидой были заняты – мне достался самый последний в ряду терминал, у крохотного иллюминатора, в котором не было видно ничего, кроме тонкого лимба Земли.

– Пять минут, – сказал пилот, проверив крепление ремней безопасности.

Он нервничал – так же, как и Лида на том злополучном экзамене.

Я с трудом повернулся – ремни, как сведенные от напряжения мышцы, плотно обхватывали мне грудь – и посмотрел на Лиду. Она поправляла волосы, стянутые на затылке в пучок. Почувствовав мой взгляд, Лида сощурилась и качнула головой в сторону сидящего рядом пилота, пытаясь что-то сказать.