Синдром отторжения - Василий Воронков

– Виктор! – крикнул кто-то позади.

Я обернулся.

Виктор? Нет, этого не может быть. Мало ли людей во Вселенной, которых зовут Виктор.

Я качнул головой, пытаясь прогнать охвативший меня морок.

Восемь минут.

Я шел, хватаясь за поручни в стенах. Кто-то попытался со мной заговорить, но я отвернулся и промолчал – у меня не было времени на разговоры.

Номера шлюзов под потолком мерцали, как световые туннели в нейроинтерфейсе, а названия улетающих кораблей на экранах стремительно сменяли друг друга – время с каждым мгновением неумолимо ускоряло ход.

Нет!

Мне нужна лишь секунда, лишь мгновение, которое занимает команда в нейросеансе, – чтобы снова ее увидеть.

Лида стояла рядом со шлюзом.

Она чего-то ждала, сцепив на груди руки и недовольно, резко отвечала рослому мужчине в форме соединенного флота.

– Лида! – крикнул я, и она обернулась.

Она узнала меня!

Лида вздрогнула, ее черные волосы разметались по плечам, рука застыла в незавершенном движении, с раскрытой ладонью, приподнятая над головой… – и в это мгновение свет в коридоре замигал, а стены затряслись, как будто двигатели сошли с ума и, вместо того чтобы корректировать движение по орбите, стали разрывать станцию на части.

Меня отбросило к закрытому люку одного из шлюзов, но я успел ухватиться за поручень в стене.

По скелету станции проходила частая судорога, скрипели переборки, слышались крики и глухие удары.

В коридоре зажегся красный свет.

Лиды не было. Она исчезла в этом мареве, в доносящихся со всех сторон воплях. Кто-то в блестящих одеждах пробежал мимо, споткнулся и растянулся по полу.

Станция заваливалась на бок, как идущий на дно корабль.

Вектор гравитации неожиданно изменился, и невыносимая сила тяжести потянула меня вниз, в отверстое жерло коридора. Из последних сил, чувствуя, что в любую секунду могу потерять сознание, я дернулся к пульсирующему над головой свету, перехватывая дрожащими руками поручни в стенах. Тело мое чудовищно отяжелело – мне приходилось поднимать вес в сотни килограммов, и даже металлические поручни едва выдерживали эту нагрузку, опасно шатаясь при каждом движении.

Время оцепенело.

Между ударами сердца проходили минуты, часы. Я двигался медленно, едва удерживаясь, чтобы не провалиться в разверзшуюся подо мной пропасть. Каждое движение мышц, каждый вздох преодолевал оглушительное сопротивление заполненного криком пространства, которое нарастало ежесекундно, обрывало мне руки, сталкивало вниз – отдаляя, отделяя меня от нее. Воздух вокруг стал осязаемым и плотным, словно станцию заполонил тяжелый инертный газ.

– Лида! – закричал я, но не услышал собственного крика.

На секунду мне показалось, что я нахожусь в вакууме.

Я висел на хлипкой перекладине, чувствуя, как беспомощно разжимаются пальцы. Собравшись с силами, я с надрывным хрипом поднялся чуть выше и – уперся головой в массивную дверь, похожую на перегородку в военном бункере.

От удивления я чуть не сорвался со стены.

Все направления передо мной перемешались, я не понимал, где верх, а где низ. Я дернул за угловатую ручку в перегородке и меня затянула обморочная темнота.

– Ответь мне! – захрипел я. – Пожалуйста, ответь!

Я стоял, покачиваясь, посреди комнаты.

– Я хотел сказать, что у меня… – начал я. – Кажется, у меня не осталось времени, не осталось сил. Я думал, ты хотела что-то сказать мне…

Рука моя потянулась к горящему глазу панорамной камеры.

– Если это так, если ты действительно…

В двери открылся люк, и в комнату, как под давлением, вылетел белый пакет с энергетической суспензией. Пакет грузно шлепнулся мне под ноги. Один край у него был загнут – как если бы его уже пытались открыть.

– Это что? – спросил я, уставившись на пакет. – Что это? Это твой…

Я поднял пакет и оторвал загнутый край. Суспензия была теплой и горькой на вкус. Я сделал глоток и почувствовал, как к горлу подступает рвотный комок.

– Что это? – прохрипел я, бросая пакет на пол. – Вы хотите меня…

Я с трудом сдержал рвотный спазм, меня мутило. Проглоченная суспензия выжигала изнутри. Свет у потолка мерцал, как при перебоях электричества.

Я доковылял до унитаза, прикрывая рукой глаза – будто бы именно свет вызывал тошноту, – и вдруг замер.

Что-то укололо меня в босую ногу.

Я наклонился и поднял непонятный предмет, похожий на обломок настенного крепления или на антенну с тонким заостренным концом. Кончик антенны был красным от крови.

Я пришел в себя в медицинском отсеке.

Едва я разлепил веки, как мне скороговоркой объявили диагноз – сотрясение, томограмма ничего не показала, осложнений не предвидится. Однако я провалялся без чувств почти двенадцать земных часов, и «Атрей», задержавшийся из-за аварии, отправился по своему просроченному маршруту.

Произошел сбой системы искусственной силы тяжести, и станция чуть не сошла с орбиты. Даже гравитация была против нас. Катастрофу удалось предотвратить, подключив маневровые двигатели и восстановив прежний эллипс, однако два человека погибли, а шесть получили травмы различной степени тяжести.

Включая меня.

Первым делом я проверил списки погибших и тех, кто находился в стационаре.

Лиды там не было.

Мне сказали, что, пока я лежал без сознания, ко мне приходила девушка, но никто почему-то не записал ни имени, ни звания, ни с какого она была корабля. Мне и внешность-то толком описать не смогли.

Однако я знал – это она.

«Гефест» покинул Марс только месяц спустя. Наши пути вновь разошлись. До возвращения домой оставалось почти полгода, а Лида, когда мы только отправлялись к Юпитеру, была уже на Земле.

Мне хотелось вернуться. Незадолго до отлета «Гефеста» я думал написать заявление, уволиться, пересесть на ближайший корабль до Земли. Хорошо хоть мне хватило ума не рассказывать об этом первому пилоту.

Но потом я понял.

Нас разделяли миллионы миль, и новая встреча была невозможна в силу каких-то неоткрытых, неисследованных еще законов физики, из-за отрицательного притяжения магнитных полей. Однако Лида приходила ко мне, пока я лежал без сознания, упакованный в теплый кокон, как новорожденный, с капельницей, приколотой к руке – она навещала меня, не представившись, не вписав в книгу посещений свое имя, а потом улетела на неуловимом «Атрее», так и не дождавшись меня.

Я честно старался ее забыть.