Все, кого мы убили. Книга 2 - Олег Алифанов

– Не знаю! – раздалось оттуда. – Разные документы на неведомых языках, полагаю, их подбирали вперемежку, так, чтобы даже случайно никто из художников не смог догадаться о сути. Мы и не догадывались. Про один из них я проведал ненамеренно – от одного заезжего египтолога, промышлявшего лекциями. Это заупокойный папирус некоего жреца, заклинания в котором должны помочь покойнику перейти в рай или обрести новую жизнь здесь.

– А теперь припомните хорошенько, о чём вы с Прохором болтали в Бейруте перед моим приездом?

– Припомнить легко – он только раз подловил меня и потребовал нарисовать по памяти портрет Карнаухова, объяснив это опасением за вашу жизнь. Я тут же сделал набросок – и всё.

Расспрашивать дальше я не мог – шорохи известили о вернувшемся Прохоре, который успел к тому времени добраться до выхода и обратно, знаками показал он, что всё тихо, но нам следует поспешать. Я твёрдо знал, что Артамонов не отступится от своих планов в отношении Анны и её отца, но оставлять его было немыслимо, ибо спасение Прозоровских видел я лишь через своё попечение. Артамонов же оказался потребен как важное звено в запутанном деле этом – и немедленно. Он в несколько мгновений вскарабкался – и отшатнулся в страхе, схватив меня за руку, не сразу разглядев лицо моего секретаря, но спустя четверть часа мы уже грели воду для кофе в шатре, напоминавшем лабораторию алхимика.

– У вас есть час, много – два, – поведал я. Артамонов вопросительно воззрился на Прохора, тот неопределённо кивнул и отвернулся. Едва согревшись чашкой кофе и успокоив дрожание рук, художник взялся за дело с таким изяществом, словно приготавливал краски, а не яд.

Накануне Прохор, без пользы израсходовавший до того весь запас раствора Либиха (уж приготовился усыпить часовых, да не представился верный случай) пообещал ему своё содействие, если Владимир изготовит ему новую порцию, якобы для него лично. Тот согласился без заминки, но почуял подвох, когда мой секретарь потребовал назвать ему все части и инструменты для того, чтобы подготовить их заранее, объяснив тем, что времени на работу будет мало. Сошлись на том (ибо шаги тюремщиков уже приближались), что художник сообщит помимо необходимых несколько лишних солей и минералов, так, что без его участия невозможно будет соединить верный состав. Теперь у него имелось всё необходимое, так что он мог ревниво коситься на нас поверх повязки, чтобы мы не уследили за его творчеством, и не успели мы выкурить по три трубки и выпить по шесть чашек шербета, как я учуял ненавистный дух незабываемой смеси. Сомнений в прилежном усердии художника я не имел, ибо предупредил, что раствором придётся пользоваться ему самому. Вдобавок, дабы скрыть некоторые слишком свои примечательные черты, он наложил себе грим, и стал походить на вполне безобидного египтолога весьма преклонных лет. Вскоре, дав Владимиру испить и выкурить его долю, мы словно настоящие тати пробирались к французскому консульству.

Цугом – Прохор, он и я – шли мы по узкому проулку, и на половине пути Артамонов вдруг остановился. Я не мог видеть, но почувствовал, как сотрясает его нечто вроде рыданий. Момент для сомнений был самый неподходящий, и грозил сорвать дело.

– Чего вы так испугались, Владимир? – гневно шепнул я, схватив его за руку и повернув к себе лицом, опасаясь больше, как бы слёзы не размыли белил.

– Я боюсь их, – всхлипывал он.

– Сейчас вам следует бояться меня!

– Вас тоже, но меньше, гораздо меньше.

– У нас с ними много общего. Я уже говорил вам, что у всех лишь по одной жизни.

– Не знаю, Рытин. У нас с вами – да. Но про них – я теперь в этом не уверен.

Привратник, которому лицо моё было знакомо, ничего не заподозрил, когда сказал я ему, что делегация наша следует по приглашению господина Россетти, и мы без помех проследовали через парадную аллею ко входу с колоннами. Роли мы распределили так: пока я отвлекал дежурившего при дверях молодого офицера, Артамонов, зайдя сзади, облепил его лицо тряпкой, а Прохор удерживал несчастному руки, после чего лейтенанта, находящегося в беспамятстве, спустили в подвал, где обретался ещё один часовой.

– Помогите же! – воскликнул я, рассчитывая сбить его с толку, представляя дело так, будто забочусь о раненом, но он распознал подвох, мгновенно выхватил шпагу и вздумал атаковать. Не так уж безрассудно, подумал я, ибо в узком проходе мы никак не могли втроём действовать сообща против одного вооружённого ловкача. Тут уж выручил Прохор, верёвкой как хлыстом ударив противника в лицо из-за моего плеча. Тот замешкался и вскоре оба поверженных часовых лежали в винном погребе без памяти и связанными по рукам и ногам. На вызволение Голуа имелось у нас пять минут, на ограбление Себастьяни – час или два, пока очнувшиеся офицеры не поднимут тревогу.

Этьен, однако, задержался у винной полки, и некоторое время выбирал сорт медока. Отпраздновав успех, мы двинулись наверх, возглавляемые уже им. Зная хитрость этого человека, я готовился к любой западне, где окружённые со всех сторон окажемся мы лицом к лицу с Беранже и Себастьяни. На сей случай приказал я Прохору зарядить по два пистолета. На решительность Артамонова рассчитывать я не мог, и даже предупреждать о возможности такого исхода не стал. Прохор же, не доверяя одному только пороху, вручил мне духовую трубку с каким-то отравленным обоюдоострым шипом, который в нужный момент, даже после обыска на предмет оружия, мог я извлечь зубами из-под обшлага фрака и сделать выдох в горло моего врага… или вдох в своё.

Голуа, однако, оказался верен слову (последнему из всех данных им за свою жизнь) и привёл нас без проволочек в пустой и тёмный кабинет Себастьяни. Парадная часть его была мне знакома по беседам с генералом, но потайную дверь Голуа открыл, используя скрытый рычаг за портьерой, а после довольно продолжительной возни вскрыл пузатый железный шкаф с документами. Несколько фолиантов из библиотеки сераля таились там – и сафьяновая папка без надписей, с двумя дюжинами листов из превосходной тряпичной бумаги.

– Это они, документы ордена, – подтвердил Голуа, развязав тесьму. – Всё исполнено тайнописью, но вы разгадаете, я дам вам один из ключей. Книги же не советую трогать – это приманка.

Он уже собирался покинуть кабинет, как я остановил его повелительным возгласом:

– Мы не воры, Этьен.

– А кто? – спросил Прохор Артамонова.

– Я вас… нас не обвиняю, – ответил Голуа, – но надо спешить. Геройство ни к чему, особенно в такой момент. – Видя мою непреклонность, он попробовал зайти с другой стороны. – Все мы здесь вели себя по-свински по отношению к каждому из нас, и теперь вы единственный взялись следовать чести! Но мы можем заплатить высокую цену.

– Положите папку на стол, – потребовал я. – Владимир, у вас есть два часа, чтобы скопировать листы как можно чище. Прохор, вы с господином Голуа отправитесь в подвал и переоденетесь в лейтенантские мундиры, после чего займёте пост у входа. Этьен, прошу вас отвечать правильно на вопросы входящих, если таковые найдутся, ты же, Прохор, возьми мою трубку, будь рядом с господином Голуа и распорядись ядовитым шипом по обстоятельствам.