Все, кого мы убили. Книга 2 - Олег Алифанов

Он бросался в меня намёками, словно желая показать своё превосходство. Но мог ли сам он связать их воедино, или теперь ждал этого от меня?

– Не знаю. Но скоро узнаю.

– Не тешьтесь. Я тоже не знаю, но хотя бы постиг суть вопросов.

– Я близок помимо вас, Карно. Так что можете молчать. Вы – прочитанная книга, дальше я пойду без вас.

– Поймите, Рытин, смерть для них – это игрушка. Не попадайтесь им, бегите! Вы ведь тоже задаётесь одним страшным вопросом: почему они медленно работают поколениями, уже, возможно, не первую тысячу лет?

– Вскоре мне откроется и этот ответ.

– Тогда примите заранее мои соболезнования, – без тени иронии отозвался он. – И не забудьте, что их всех убили.

– Я не боюсь вашего тайного ордена.

Я повернулся к нему спиной и зашагал прочь, когда вдогонку услышал:

– Их всех убили, Рытин. Всех убили… Тот народ, что знал язык Вавилонской башни.

Рассвет еле брезжил, я почти ощупью спустился к реке, растолкал гребцов и велел им трогаться в обратный путь.

За дни моего отсутствия Прохор не сумел хитростью добраться до Владимира Артамонова, но приготовил целый план наступления и отвлекающего манёвра. Чтобы расчистить старый выход каменоломни, заваленный валунами в мой рост, пришлось нанять полдюжины работников. Хилые на вид, они однако за полдня управились с тем, чтобы открыть лаз, который, прежде чем осыпать края, позволил протиснуться двоим: Прохору и его проводнику, добытчику, промышлявшему гробокопательством, шустрому святотатцу, оставшемуся без работы с приходом заморских конкурентов и знавшему некогда штольни подземелья. Я остался у входа, наблюдать, чтобы рабочие расширили ход и как подобает подвели крепи, а также на случай, если кто-то из европейцев проявит ненужное любопытство, объяснить это началом раскопок гробницы сына жреца Аминотеописа V. Пара лазутчиков вылезла обратно уже ночью: проплутав в темноте, они-таки нашарили нужный путь, и Прохор протянул там тонкую бечёвку. Секретарь мой проявил себя мастером пряника и кнута. Щедро расплатившись с осведомителем и для острастки пригрозивши ему жестокой расправой, если проболтается (для чего стиснувши шею одной рукой, он приложил к его носу кулак другой) Прохор поведал мне о том, что сумел переброситься с Артамоновым несколькими словами, из которых сделал вывод, что художник готов ждать освобождения ещё сутки или двое. На допросах болтал он о многом, но не о главном, понимая и сам: узнав необходимое, главари ордена постараются от него избавиться. Длинной речи не получилось: другой подземный ход наполнился эхом шагов и отсветом факелов: к Артамонову двигались его тюремщики. Хлебников же надоумил меня и кое о чём ещё.

На другой вечер, прихватив инструменты для взлома железной решётки, мы отправились в путь, и в полчаса путеводная нить привела нас к месту, в котором участь пленника не мог я представить без содрогания: в сравнении с ним мой жалкий острог представлялся Гранд-отелем.

Пока Прохор поудобнее прилаживал рычаги, я сообщил художнику, что он нужен мне для помощи в освобождении Голуа. Удивлённый коротким рассказом о непричастности Этьена к делу его ареста, художник обещал содействовать не только в сей авантюре, но также в ограблении Себастьяни. Я не стал скрывать от него, что обманом он не спасётся, разве что у него прибавится добровольных преследователей. На всё про всё имелась у нас ночь до утра, когда хватятся художника. Протяжный скрежет вмурованных в камень решёток известил Артамонова о свободе, если под освобождением можно мнить согбенное передвижение по кривому узкому лазу длиной саженей в сто, пока мы не добрались до широкой стези, где можно было шагать в рост.

– Что вы пьёте? – спросил Артамонов, заведя свой факел сбоку.

– Мне сегодня прислали бочонок амонтильядо; по крайней мере, продавец утверждает, что это амонтильядо, но у меня есть сомнения, – ответил я.

– Я могу их развеять, у меня хороший вкус на вина.

– Значит, я поступил опрометчиво, заплатив за это вино как за амонтильядо, не посоветовавшись сперва с вами. Осторожно, здесь колодец. Спускайтесь на свет. Эй, мы идём! – крикнул я в глубину.

– Тут саженей пять.

– Верёвки отмерено три с половиной. Держите конец. Торопитесь.

В две секунды он соскользнул в каменный мешок. Ненадолго фигура его исчезла из вида, но вскоре вернулась с фонарём над головой. Верёвка, вытянутая мной, качалась настолько высоко, чтобы он не смог допрыгнуть. – Но я не вижу, куда идти.

– Ужели? – притворно удивился я и раскурил трубку, чтобы дать ему время осознать своё положение. – Говорите, Артамонов. Имейте в виду, крики не помогут вам, мы слишком далеко от ваших тюремщиков, а более здесь никто вовек не объявится, ибо ценности разграблены до нас.

Я преувеличивал, сильные крики рано или поздно могли достичь ушей ищущих его. Но разве стали бы его искать столь тщательно, да и разве выиграл бы он от общения с ними? Возможно, он тоже понимал это. Находиться между наковальней и молотом не слишком приятно.

– С чего же начать? – вопросил он, и в его голосе я ощутил достаточную примесь отчаянья, ибо Прохора внизу конечно не было, тот ушёл вперёд разведать выход и попросту спустил в колодец масляную лампу, на мерцание которой и попался художник.

– Я недолго могу ждать, здесь холодно. Там у вас места, кажется, довольно, но выходов нет нигде, разве что вы до смерти не источите руками песчаник на винтовую лестницу. Начать можете с чего угодно вам. Меня, например, долго занимал вопрос: почему вы уехали? Но теперь я хочу знать, зачем вы вернулись?

Понимая, что меня вконец может разозлить ложь, он не стал отпираться, хотя мог бы сказать, что отпрашивался как раз в Египет, где мы и повстречались.

– За вами, Рытин. За настоящим камнем.

– Отчего же вы так жить без него не можете, что снова явились сюда? Рассказывайте без утайки, и знайте, что мне неведомы только ваши мотивы.

Не сиди в таком незавидном положении, он ни за что не поверил бы в моё лживое утверждение, и мог бы посмеяться, сказав, что уж если я следил за ним, то должен догадаться и о мотивах. Выбор однако диктовался мною, так что он начал:

– Из Бейрута через Смирну в Константинополь – там хотел я дожидаться Анны, но известный вам секретарь Титов, стоило лишь мне по неосмотрительности отметиться в Коммерческой канцелярии, учинил мне допрос. Я испугался, поняв, что он среди членов тайного общества – и выложил всё.

«Оттого Титов и ведал про лист, возимый в Дамаск!» – вспомнилось тут же, так что вовсе не проговорился я тогда, мнимо отравленный. Получило объяснение и письмо княгине Наталье Александровне с требованием разыскать рукопись Акриша. Титов, узнав о намерении Прозоровских явиться в Бейрут, взял одно из заранее заготовленных писем за печатью и подписью Голицына, начертал на пакете имя княгини и… Он далеко пойдёт, этот юный посольский чиновник.