Все, кого мы убили. Книга 2 - Олег Алифанов

– Чтобы повернуть свою шестерню, нужно иметь упор. Во что опрётесь вы, если единственно надёжной опорой является Бог, а его-то как раз вы и хотите обхитрить?

– Бог не может служить опорой, потому что нельзя опереться на то, что само вертит тобой.

– А если это не взаимно однозначное соответствие зубцов, а что-то наподобие маятника? Тогда усилия ваши тщетны. От того, что вы внутри часов повернёте стрелку против хода, гиря не потянется вверх.

– Этого они боятся, кажется, более всего. Но всё же механизм будет сломан, и это знак.

– Мировые часы перестанут идти. Что хорошего?

– Мы едим овец, Спаситель пришёл как пастырь, но кто готовит – нас, чтобы пожрать?

Я встал, и он последовал моему примеру.

– Ещё одно слово… и мы снова станем врагами. Прощайте, Этьен, этим утром мы квиты, и не стоит нам встречаться впредь.

– Зря, зря вы меня прогоняете, – улыбнулся он беззлобно. – А я ещё хотел поведать вам нечто об истинных и мнимых друзьях… Что ж, по-настоящему ужаснуться, видать, суждено вам позднее. Если перед смертью вы успеете осознать. Не сочтите за личную угрозу, я вам более не враг. Хоть и не друг. – Он щёлкнул каблуками и вышел в предрассветный мрак. Откуда некогда и появился в моей жизни.

* * *

Одно имя Орлова открывало мне двери. Артамонова я поручил заботам Дюгамеля, получившего место генерального консула в Каире по потеплению отношений государя к правителю Египта. «Ещё один Владимир мне на шею», – пошутил тот, сверкая новым орденом, когда поведал я ему о важности охраны сей персоны. Уговорились, что он лично сопроводит его до Александрии, а оттуда секретно отправит в Константинополь турецким судном. С дипломатической почтой передал я и пакет своему благодетелю, куда вложил документы ордена, с обязательством вскоре раскрыть их содержание – то, в которое посвящены лишь высшие градусы. Ему же сообщил я и о найденной для Голицына рукописи, кою, без предубеждения и лишних сомнений, выслал в адрес своего Общества.

К исходу лета, исполнив свои обещания и насколько возможно расквитавшись с соперниками, мог я наконец предаться целиком последнему занятию, ибо ничто постороннее не мешало мне уже. В июле флот ушёл в Севастополь, а до того Лазарев подписал договор, по которому получили мы военный союз с султаном и проливы в полное своё распоряжение на 8 лет. Себастьяни зловеще молчал, из чего сделал я вывод, что, совершив временный размен проливов на библиотеку, удовлетворился он до будущих времён. Какую роль во всём том деле подозревает он за мной, я не знал, всем виделось в его противостоянии Орлову поражение, мною прозревалась будущая хитрая победа, что же до Алексея Фёдоровича – он лишь прислал мне уведомление о чине надворного советника. Известия с родины всё более влекли меня на север. Андрей Муравьёв, кажется, совсем оставил потуги плыть против течения, доложился Орлову, и вскоре получил назначение членом Святейшего Синода. Отголоском его никчёмного противления, щелчком по носу, явилось обидное место второго среди светских чинов сего учреждения. Антона Ашика осчастливили директорством Керченского музея, он с благословения наместника Воронцова раскапывал курганы, и на вопрос мой о камне отнекивался важными занятиями, пока не прислал я ему в коллекцию несколько здешних раритетов, тогда обещал он начать розыск скрижали среди вещей Стемпковского.

Почему обосновался я в Птолемеевом граде? Себе объяснял я это желанием находиться поблизости от серальской библиотеки, возвращённой в здешние хранилища с тем, чтобы, когда ослабнет надзор, улучить момент и добраться до заветных сочинений. Но день ото дня понимал я, что нечто иное заставляет меня корпеть над свитками.

Однако доселе покрытое мраком неизвестности слово – Мензале вскоре открылось мне рябящей гладью мелководного озера, и невдалеке от Дамьята я, чувствуя поживу, утвердил своё новое жилище на грядущие шесть сезонов. Кодекс из Лавры, который к исходу 33 года сумел я раскрыть, освободив от новых наслоений примерно наполовину, повествовал о деяниях древних и местном потопе. Теперь требовалось мне только время. И ничьих посторонних глаз.

Перед началом малейших работ на озере я поручил Прохору позаботиться о скрытности, к чему он проявил какое-то неожиданное усердие, особенно сравнительно с его недавней ещё негой, напоминавшей тяжёлую предсмертную хандру всякому, кто не знал его раньше. Я же за годы привык к чередованиям деятельности и лени этого человека, не раз выручавшего меня и столь же нередко едва ли не бросавшего на произвол судьбы. Ныне же он взялся за дело, засучив рукава, и недели три спустя, пока я ещё собирал и классифицировал кости по берегам этой замечательной лагуны, сочинил и привёл в исполнение план охраны границ, которому позавидовал бы и Прозоровский, учинивший немало мер предосторожности на своих болотах. Но как скрыть работы на огромных просторах? На роль охранников никто не мог подойти лучше бедуинов. Мегмет Али питал каждый отряд из пятисот всадников сотней дюжин кошельков жалования, при этом всегда вперёд. Мы не собирались менять устоявшееся положение, таким образом, наши лихие полсотни обошлись нам в семь с половиной тысяч рублей в полгода. Половину этой суммы, впрочем, уплатил сам владетель Египта, после долгих моих увещеваний возобновить разведку для строительства на озере дамб. Немало ревнивых взглядов упало на меня со стороны его советников из Европы, ибо уже не раз подавались ему проекты осушить всё мелководье, вернув обширные пространства плодородных земель в оборот, как в древности, и обратить на посев сарацинского пшена.

Меж тем Мензале всё более и более открывалось мне своей таинственной стороной, и я не чаял уж начать раскопки. Покуда шли приготовления к отсыпке дамбы и отводу воды из небольшого затона. Мною решено было начать со стороны, обращённой к Святой Земле, но единственно потому, что на ней не располагалось ни поселений, ни рыбачьих стоянок. Впоследствии понял я, как угадал: самое восточное из древних устьев Нила – Пелузский рукав – пролегало вёрстах в пяти в стороне, и не могло повредить осушению. О пустынные пески разбивались тихие волны мелкого водоёма, и единственная еле заметная дорога оживляла пейзаж редкими караванами или поклонниками, бредущими меж двух древних патриархатов. Три дюжины копателей, нанятых ещё в Джизе, обеспечивали быстроту работ, которую не дали бы здешние жители из-за меньшей опытности и неизбежных отлучек. Привычные к раскопкам у пирамид, они не задавали вопросов, поскольку, кажется, не имели таковых вовсе. Хоть и полагалось им меняться после двух месяцев работ, болтовня в Каире беспокоила меня меньше слухов под боком. Я не желал посвящать здешнюю чернь в свои дела, особенно учитывая сплочённость рыбаков, которые дикостью и независимостью заставляют уважать себя даже пашу. Им не могла прийти по душе мысль о сокращении их угодий, и получить под боком шесть сотен пиратских джермов и шесть сотен копий, служивших шестами – ужас пострашнее козней всех тайных орденов.

От своего Общества Древностей без труда получил я согласие на отыскание древних предметов на дне, отправив туда несколько туманных легенд и неразборчивых папирусов едва ли не под видом свидетельств, заслуживающих самого большого доверия. Тридцать тысяч ассигнований сверх имевшихся милостиво получил я на труды. Что ж, они держали слово, и умели выказывать благодарность.