Шарко - Франк Тилье

Сколько времени он оставался в этом положении, стараясь распутать веревки, пока его члены наливались тяжестью, а голубоватые вены вздувались на предплечьях из-за пут? Внезапно его окутал запах бензина, донесшийся сзади. Рука, затянутая в латексную перчатку, погладила его шею.

– Ну что, играем с огнем и гуляем в одиночку?

Голос был низким, монотонным. Ледяное дыхание в воздухе, насыщенном запахом соломы и пыли.

– Мне рассказали, что ты неплохо развлекся в ту ночь на паркинге, в своей машине. И что было решено не убивать тебя, чтобы ты смог…

Два пальца прогулялись по его затылку, там, куда был сделан укол.

– …воспользоваться нашим маленьким подарком. Какая жалость, что теперь тебя придется убрать. Ты слишком далеко зашел.

Венсан Дюпир встал прямо перед ним, лицом к лицу. Морда изрыта морщинами, словно вырублена долотом. Голубые глаза цвета айсберга впились в глаза Николя. От его одежды несло горючим, – по всей видимости, этот псих облился бензином. Дюпир взял его за подбородок, приблизив лицо на расстояние десяти сантиметров. Потом заставил его взглянуть куда-то над дверью амбара. Камера…

– Мой телефон запикал, как только ты сюда влез. А ты думал, что можешь ввалиться ко мне, как в кабак, а, шпик хренов? Ты поставил нас в скверное положение. Придется тебе рассказать, и подробненько, как ты добрался до меня, до нас и что ты знаешь.

Резким движением он отодрал липкий скотч. Николя вытолкнул тряпку языком и закашлялся.

– Шел бы ты… куда подальше.

Коп плюнул ему в лицо. И, бровью не поведя, Дюпир утер губы тыльной стороной ладони и выдал улыбку, в которой не было ничего человеческого. Он не носил искусственных клыков, но его собственные были обточены, словно над ними поработали напильником. Он подошел к столу и взял контейнер для крови, к которому уже был подсоединен катетер с иглой.

– Для начала я выкачаю у тебя пятьсот миллилитров. Увидишь, это делает людей куда послушнее. Будто внутри рушатся барьеры, и ты чувствуешь, как уже паришь где-то, мозгу начинает не хватать кислорода. В тебе вроде как нарушается равновесие, куча всего идет вразнос. Потом займемся вещами посерьезнее.

Как Николя ни бился, он не смог помешать игле войти в роскошно вздувшуюся вену на левом предплечье. Дюпир подвесил пластиковый контейнер на крючок, вбитый в бревно, катетер наполнился алым, первые капли побежали по пластиковому желобу и начали скапливаться в глубине. Палач посмотрел на жидкость с истинным безумием в глазах:

– Знаешь, что в крови так завораживает? Пламенеющий цвет, его ни с чем не сравнить. Он притягивает взгляд, как магнит, не находишь? Это окисление железа, которое содержится в красных тельцах, придает ему такой особый оттенок. Железо, ты его всегда почувствуешь на вкус, даже когда кровь уже свернулась.

Дюпир снял с крючка зеленый прорезиненный фартук, обернул пояс вокруг талии и завязал на спине.

– Жюльен был бы рад оказаться здесь и вдоволь натешиться. Он был большой аккуратист, прямо помешан на мелочах. Ты знаешь, что он драил свою камеру дважды в неделю зубной щеткой, ну не псих? Во Флери его прозвали Чистильщиком. Ни одной бумажки рядом с мусорной корзиной, ни одного волоска на унитазе. А ведь ты видел его подвал, вот ведь парадокс в парне. Он мне не очень нравился, но толк от него был. И в отличие от него, у меня никогда не было такого таланта избавляться от тел, не оставляя следов. А еще, убивать для меня не проблема, но, вообще-то, не мое это дело. Оно не доставляет мне удовольствия.

Он говорил с ошеломляющим спокойствием, перейдя к столу с разложенным арсеналом инструментов.

– Видел бы ты, как он разделал Вилли Кулома, как он за это взялся, чтобы заставить того говорить. Мы там были вместе. В нем сидело что-то… глубоко зловредное. Ни у кого больше я такого не видел.

– А что, те женщины, которых вы держите внизу… вы думаете, это не зло?

– Тут дело не в добре или зле, просто сопутствующий ущерб. Это необходимо для нашего плана.

– Какого плана?

Дюпир вернулся к Николя и влепил ему мощную пощечину по раненой щеке:

– Здесь я задаю вопросы.

У копа снова все поплыло в глазах, потом сознание постепенно вернулось. Он чувствовал, как под черепом словно всплывают легкие пузырьки. Уже сказывалась потеря крови. Дюпир ладонью прижал его голову к столбу:

– Кто убрал Рамиреса?

– Мы думали, это кто-то из ваших.

Человек в переднике внимательно всмотрелся в него, желая удостовериться, что он говорит правду. Потом тяжелым шагом вернулся к столу. Николя снова налег на веревки, обдирая себе кожу. Никогда ему не высвободиться. Он сдохнет в логове зла, один, как Камилла. Теперь он мог прочувствовать тот страх, который владел его подругой в ту ночь. Чудовищное чувство, что ее покинули, бросили в одиночестве.

Когда палач повернулся к нему, в руках у него был степлер. Приблизился с лицом холодным, как могильный камень.

– Нет, нет… – взмолился Николя, мотая головой.

Дюпир вдавил инструмент в его левое бедро и дважды нажал на спуск. Мозг копа словно током пронзило, он закричал.

– Как ты оказался здесь, у меня? Кто еще в курсе? Что вы знаете о нас?

Белланже напряг каждый мускул лица:

– Давай… давай, иди до конца, чертов псих. Ты… все равно убьешь меня. Но ни слова не вырвешь. Пошел ты.

Дюпир преувеличенно тяжело вздохнул:

– Твердый орешек… Придется ускорить темпы.

Еще несколько ходок к столу и обратно. С извращенной медлительностью Дюпир прикрутил новые крючки к столбу, потом вернулся с тремя контейнерами, иглами, катетерами. Ввел иглы в правую руку и в обе ноги на щиколотках, а контейнеры уложил в таз. Прозрачные трубки покраснели за считаные секунды. Жизнь потихоньку покидала Николя; падая в стерильный пластик, эти теплые капли всякий раз уносили с собой часть его воспоминаний, самого его существования. Его убивала собственная кровь.

– Через пять минут твое сердце станет биться все быстрее, чтобы скомпенсировать потерю крови, и тебе будет больно, как будто ломаются ребра. Стенки твоих артерий начнут сближаться друг с другом из-за недостатка крови. Через четверть часа ты потеряешь литр. Ты будешь почти мертв, но я заново перекачаю тебе достаточно крови, чтобы ты продержался подольше, еще и еще, пока ты не сдохнешь. Часть я буду выпивать перед каждым вливанием. И всякий раз я буду забирать понемногу твою жизнь. Это будет хорошо.

У Николя больше не осталось сил бороться. Он предоставил тело своей участи, раз уж все должно было закончиться вот так. Прикрыл глаза, затуманенные слезами, и приказал себе ни о чем не думать. Постарался сосредоточиться на приятной картине – они с Камиллой на террасе в тот вечер, когда она рассказывала ему о звездах. Он не обращал внимания на удары, которые наносил ему палач, пытаясь привести его в чувство, ему казалось, что он летит над морем и ветер дует в лицо.