Платформа - Роджер Леви

– Зачем им это делать, Бейл? Слишком сложно. Не вижу никакого смысла.

– Ты права. Я не настолько важная птица.

– Хотя бы об этом заблуждении нам беспокоиться не стоит.

К ее облегчению, он замолк. Рейзер обнулила авто и вошла в ритм маленьких вращений и поворотов, а Бейл держался рядом, повторяя и предвосхищая ее движения, указывая потоки и завихрения воздуха, позволяя ей окунуть туда плавники, чтобы научилась держаться подальше. Он следил за тем, как Рейзер выбрасывает тросы, чтобы снизить скорость, и убедился, что она знает, когда безопасно их сматывать без риска запутаться, а когда лучше обрезать и дать им распасться на ветру.

– Они так сделаны, – сказал он, – что распадаются на молекулы через полсекунды после того, как их обрежешь. У тебя на каждой руке и ноге всего по сто пятьдесят мэ троса, и на каждый выброс уходит в среднем десять, так что когда можешь – сматывай, а когда не уверена – не рискуй. Если кончится трос, то лететь просто неудобно, а вот если запутаешься – умрешь.

Она почти не слушала. Ей нравилось, как тросы выстреливают и тянутся за ней плавными кривыми, нравилось подгадывать их втягивание, его восхитительную отдачу, так, чтобы выравниваться после поворота. Ей нравилось абсолютно все.

– Неплохо получается, – сказал Бейл, и они полетели дальше, закручиваясь тугой двойной спиралью и снова разлетаясь. Несколько раз он отставал, ненадолго скрывался из виду, а потом вновь присоединялся к ней; в его отсутствие в комме не было даже фонового шипения. Рейзер была слишком сильно занята полетом, чтобы высматривать Бейла, и ей было слишком хорошо.

Потом он снова очутился сбоку и продолжил разговор:

– Убитые тоже значения не имели. Я их всех проверил. Они все – никто. И Таллен тоже никто. Почему ему позволили выжить?

– Бейл, просто уймись. Ты ненормальный. Давай просто насладимся этим.

– С ним всё по-другому. Он должен быть ключом, Рейзер. – Бейл вильнул в сторону и обратно.

– Все это бред, – сказала она, злясь на него за то, что он портил ей эту радость, и на себя – за то, что не сказала ему о своем возможном участии. – Хватит. Ты показал мне Поток. Из тебя получится отличный инструктор. А если кого недостаточно напугает полет, добьешь их своими байками.

– Я знаю, что ты с этим связана, Рейзер. Но не понимаю как. То, что ты меня здесь нашла, – это слишком большое совпадение.

– Случайность, Бейл, – нервно сказала она. – Ты подгоняешь те факты, которые тебе нравятся, под какую-то свою грандиозную фантазию. Это не лучше, чем Богом все объяснять.

– До того, как мы познакомились, ты говорила в баре с Талленом. Вы обсуждали «ПослеЖизнь».

– Все обсуждают «ПослеЖизнь». Я со многими о ней разговариваю.

– Но не со мной. Не так быстро.

– Мне казалось, что эта тема будет для тебя неудобной. Как будто я тебя допрашиваю. Бейл, я хочу вернуться.

– Мы не можем. Только вперед, до самого конца.

– Это глупо.

– Это испытание.

Она зацепила вихрь, закрутилась, выровнялась и сказала:

– Испытание? В смысле?

– Если ты причастна, Рейзер, Милласко не попытается тебя убить. Только меня, потому что я до сих пор задаю вопросы.

– А если я не причастна? – нервно спросила она.

– Тогда ты поймешь, что я прав.

– И как я это пойму?

– Легко. Если я просто алкаш, который потерял работу и не может с этим смириться, тогда почему нас преследует летун в золотых НКЗ?

КлючСоб 31: слияние

Из бара я отправился на Этаж, тот охраняли люди Беллегера, а в самом здании царил раздрай. Кто-то выходил из него, кого-то выносили. Некоторые были ранены, некоторые – мертвы. Все это спланировал и осуществил Пеллонхорк, а я ничего не заподозрил. Мое кружево ничего не предсказало.

Я оставался со своими работниками на Этаже, в то время как Пеллонхорк скармливал моей пьютерии данные о структуре организации Лигата. Пока мы упорядочивали информацию, я немного успокоился. В отличие от Пеллонхорка, который, казалось, не выносил покоя, я плохо справлялся с переменами. Но его доверие ко мне обнадеживало. Я был в безопасности и сохранил работу, пусть бремя ее и стало значительно тяжелее. И еще рядом была Пайрева. Похоже, она была особенно рада моему возвращению.

В первые недели мне казалось, что я утратил с таким трудом наработанную способность к эмпатии. Вместе с травмой тех нескольких минут в шлюзе ко мне во всех красках вернулась смерть родителей, и я не мог смириться с тем, что совершенно не предвидел действий Пеллонхорка.

Поэтому я работал. Задача была колоссальной сложности, и за это я был благодарен.

Пусть это и занимало много времени, инкорпорировать большинство компаний было легко. Как и при любом слиянии, возникал излишек рабочей силы. Бывали и недолговечные попытки перехвата власти на местах, и другие проблемы, требовавшие разрешения. Как только я их замечал, Пеллонхорк с ними разбирался. Несколько мелких компаний воспротивились – и исчезли быстро и бесследно. Итан Дрейм в подобной ситуации просто убил бы или покалечил нескольких человек и вернул бы компании в организацию, но Пеллонхорк убивал всех и уничтожал сами предприятия, невзирая на потери. Пошли слухи, что пощады не будет. Делать расчеты и экстраполяции стало проще. Кружево растягивалось и рвалось, но через несколько месяцев убытки закончились, и мы начали восстанавливаться.

Пеллонхорк объявил, что Лигат погиб в результате несчастного случая, а Итан Дрейм ранен и может не вернуться. Со временем «может не вернуться» превратилось в «не вернется», и все стало успокаиваться. В конце концов, эти организации привыкли к неожиданностям. С Пеллонхорком во главе атмосфера угрозы сохранялась, но было и ощущение абсолютной уверенности. При его отце всегда существовала опасность, что он сделает что-то неожиданное и чрезмерное. Он был вспыльчив. Его империя строилась исключительно на запугивании и смерти, а когда они не срабатывали, он исправлял это еще большим количеством того и другого. Дрейм всегда говорил, что в бизнесе можно преуспеть, если ты готов убивать без предупреждения и угрызений совести.

Пеллонхорк унаследовал безжалостность отца, но вдобавок научился тщательному планированию. И у него было кое-что еще – кое-что свое. Итану Дрейму хотелось только иметь больше. У его сына была конкретная цель.

Я в этом не сомневался. Она просматривалась в том, как Пеллонхорк без колебаний использовал своего отца против Лигата, а Лигата – против отца. Я такого не ожидал, и они тоже. Ни тот, ни другой не смогли прочитать Пеллонхорка, как и я. Но я ошибся, предполагая, что его цель – это власть и деньги. Все было не так.

Шли месяцы, а потом минул первый год правления Пеллонхорка. Мои чувства все еще были притуплены, зато мозг сделался острее, чем когда-либо.