Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Иезуит протянул руку. Она замерла в воздухе над бокалами. Он с удивлением понял, что ему тяжело решиться и выбрать один из них.

Что произойдет, если ему достанется бокал с ядом?

Он пристально посмотрел на бокалы. Гортань судорожно сжималась. Библия дьявола снова придет в этот мир. Его планы, его действия послужат тому, что она проснется, и не останется никого, у кого хватит сил уничтожить ее. Он не шутил, когда говорил с Александрой, – он действительно считал, что ее род давно запятнан книгой. Если он сейчас выпьет яд и испустит последний вздох прямо на церковном полу, то не останется никого, кто бы мог встать между библией дьявола и человечеством. Ведь не зря старый отшельник, последний из Хранителей, взял его под свое крыло; он, Джуффридо Сильвикола, унаследовал его должность, и теперь он остался последним Хранителем.

Голос из прошлого мягко спросил:

– Как тебя зовут, мальчик?

Голос ждал и, не дождавшись ответа, продолжил:

– Я буду называть тебя Готфрид.[43]Ведь если кто и нуждается в согласии Божьем, то это ты, дитя мое.

Впервые ему бросилось в глаза, как сильно маленькие бокалы покрыты трещинами и зазубринами. Неужели вот этому хламу он уже неоднократно доверял свою жизнь?

У него была миссия. Разве не легкомысленно подвергать опасности ее успешное выполнение, доверившись

…Богу?

…дьяволу?

…случаю?

– Отче наш, сущий на небесах… – прошептал он онемевшими губами.

Обе бутылочки стояли рядом с бокалами. Пальцы задрожали, когда его неожиданно осенило, что они легко могли разбиться у него в кармане. Пореза от осколка было бы достаточно… Яд проник бы в рану…

Разве не рискованно перекладывать решение на Бога?

Разве это не его собственное решение?

Он уставился на бокалы. Его глаза вылезали из орбит, а в ушах шумело. Ему показалось, что он слышит, как где-то, далеко-далеко и очень тихо, бьется сердце, будто у него теперь их два, – сердце, как он подозревал, принадлежавшее не столько телу, сколько душе.

Он снова протянул руку к бокалам.

– Господи, в руки Твои предаю свою душу, – простонал он.

И взялся за один из бокалов. Сосуд показался ему тяжелее свинца и просто огромным. Он был убежден, что яд находится именно в нем.

Фигура изможденного, погрязшего в грехах инвалида на троне из дерьма и смрада в развалинах монастыря в Эгере внезапно появилась у него перед глазами. Он немедленно осознал, на какой риск шел. Каспар был уже настолько близок к концу, что даже смог бы указать к нему дорогу. Отец Сильвикола просто должен был уничтожить его – и глупец, которым он когда-то был, отшатнулся, испугавшись за чистоту своей души, и предоставил решение Богу, передав Каспару две идентичные бутылочки: одну – с абсолютно безвредным травяным настоем, другую – наполненную смертью. Жив ли еще Каспар? Может, именно в данный момент кто-то стоит перед ним и давит на него, вырывает у него правду, всю правду, в том числе и о существовании Джуффридо Сильвиколы? Как он мог поверить, что в состоянии превратить Бога в своего подручного?

Бокалы, во всем своем ничтожестве, стояли на алтаре. Они ждали.

Отца Джуффридо Сильвиколу начала бить неудержимая дрожь.

Когда отец Сильвикола приблизился к постели больного Себастьяна Вилфинга, тот наградил его мрачным взглядом. Иезуита охватила странная отрешенность. Что-то билось в нем, стучало, он словно ощущал удары чужого сердца, которое качало черную кровь. Одновременно оно, подобно наркотику, отточило его разум. Сестра поклонилась ему, и он рассмотрел даже крохотные пятна грязи на ее клобуке и малейшие недостатки ее кожи, когда она снова выпрямилась. Ее глаза были зелеными, с золотыми пятнами, морщинки в уголках глаз придавали ей усталый вид, а вертикальные линии на верхней губе, свидетельствовавшие о том, что она серьезно относилась к умерщвлению плоти, добавляли лет. У отца Сильвиколы возникло чувство, что он способен вылечить ее от всех недостатков и прочесть ее мысли, стоит ему только коснуться ее.

– Мать настоятельница? Я сейчас ее позову, отче, – сказала она, и он понял, что, очевидно, отдал приказ.

– Что за дерьмо, отче? – пропищал Себастьян Вилфинг. – Мы так не договаривались!

Отцу Сильвиколе пришлось приложить усилие, чтобы сфокусировать взгляд на старой развалине, завернутой в одеяла. Он вспомнил неизмеримое презрение в глазах Александры и ее матери, когда они узнали Себастьяна, и почувствовал такую же антипатию к старику. Его словно окатили ледяной водой, и он вернулся к действительности.

. – Вы говорили, что мы покончим с бабами Хлеслей!

– Я ничего подобного не говорил.

– Вы сказали, что весь их род будет гореть в огне!

Отец Сильвикола наклонился к самому лицу Себастьяна. Старик невольно отшатнулся и ударился об изголовье кровати.

– Ненависть лишает вас разума, – заявил отец Сильвикола. – Я объяснил вам, что произойдет. Я также сказал вам, что Александра Рытирж только тогда сделает то, что я от нее потребую, когда поверит, что таким образом сможет спасти семью. Нельзя было делать ничего, что заставило бы ее усомниться в этой надежде. Они будут гореть, можете на меня положиться. Смертный приговор остальным уже вынесен благодаря вашим показаниям и показаниям матери настоятельницы.

– Хе-хе-хе! – Себастьян кивком указал на скатанный пергамент у себя на коленях. – Скреплен подписью, как вы того хотели. Осталось лишь поставить вашу подпись, как свидетеля.

– Смертный приговор Александры будет библией дьявола в ее руках. Лучшего доказательства ее вины в ведовстве и быть не может.

– А остальные? Отче, я же сказал: я только тогда смогу спать спокойно, если увижу, как Агнесс Хлесль извивается в пламени. Но ведь есть и другие… Ее муж, проклятая мразь, и ее вечно заискивающий братец…

– Вы что же, считаете, остальные члены рода вот так просто позволят Александре совершить кражу? Они все вместе попадут в нашу западню.

– Как вы убедили Александру в том, что пощадите ее родню?

– Я дал клятву.

– Хе-хе-хе-хе! Хорошо, отче, хорошо. – Себастьян вынул руку из-под одеяла и ткнул отца Сильвиколу кулаком в ребра.

Отцу Сильвиколе пришлось сдержаться, чтобы не оттолкнуть руку.

– Мне лжесвидетельства не понадобились, в отличие от вас. Так что не сравнивайте!

– Только не надо так задирать нос, отче, – презрительно скривившись, ответил Себастьян. – Когда вы начнете допросы с пристрастием?

– О чем вы?

– Пытки. Когда они начнутся? Я хочу увидеть, как Агнесс Хлесль во власянице пристегнут к скамье, и услышать, как ее суставы вытягивают из ямок.