В ожидании Айвенго - Наталья Миронова

– Так что там насчет старого фильма? – спросил он, отдав шоферу приказ ехать.

– У меня мама любит старые фильмы. Это один из фильмов ее юности. Там была героиня с такой прической. Честно говоря, мне только это и запомнилось.

– Ты недаром смотрела этот фильм. Прическа сног-сшибательная.

Правда, из-за колеблющихся локонов ему почти не был виден ее профиль, и он пообещал себе в театре сесть не слева, а справа от нее.

Бесшумный, словно крадущийся кот, лимузин доставил их на Боу-стрит к фасаду театра с ложно-греческим фронтоном. Шофер открыл заднюю дверцу.

«Приятно взять под руку такую женщину», – размышлял Айвен. Они вошли в фойе, и Айвен сразу провел Этери в бельэтаж.

– Вот наша ложа. Мех можешь оставить здесь. – Он подал пример, сбросив плащ на спинку одного из кресел. – Идем, я заказал столик.

Он заказал столик в наимоднейшем из трех ресторанов театра – знаменитом «Зале приемов». Белые скатерти до полу, лепнина, позолота… Официант предупредительно отодвинул для Этери стул с золоченой спинкой, а когда она села, подал шампанское и крохотные канапе с черной икрой.

«Какого черта», – сказала себе Этери. Ее не удивишь роскошью. Она взяла бокал-флейту богемского хрусталя и шутливо чокнулась с Айвеном. Они выпили по глотку шампанского, и вдруг над головой у них раздался возглас:

– Айси, дорогой!

Оба оглянулись. К столу порхающим шагом подлетела блондинка в нежно-розовом туалете и с нежно-розовыми щечками, добытыми, как предположила Этери, не без помощи визажиста. Влажные, нежно-розовые губки, подкачанные силиконом, наводили на мысль о плоти моллюска. Жанровая блондинка типа золотуськи. Даже говорила тем же наигранно-звонким девичьим голоском, хотя – Этери ясно видела! – ей было уже за тридцать. Пожалуй, сильно за тридцать.

Этери сама испугалась охватившей ее жаркой неприязни.

Айвену пришлось подняться из-за стола, и незнакомка змейкой скользнула на его стул. Официант принес другой стул и новую «флейту», но розовая девушка, не дожидаясь приглашения, схватила бокал Айвена и отхлебнула.

– Здравствуй, Милли, – холодно кивнул Айвен, усаживаясь.

– Сто лет не виделись, – не отвечая на приветствие, щебетала Милли. – Ты совсем забыл старую компанию. А ведь когда-то… – Она томно повела плечиком. – Мужчины! Вас не поймешь. Если бы не Илер…

– Милли, ты в том забеге вообще не участвовала, – все так же холодно перебил ее Айвен.

– Как поживает Перси? – упрямо продолжала Милли.

– По-прежнему. Если ты заметила, я не один, и моей гостье неинтересен разговор о людях, которых она даже не знает.

На Милли не подействовало.

– Я тут недавно налетела на Спайки Пенроуза, – повествовала она. – Чисто случайно. Ты помнишь Спайки? Он так страдал, бедняжка, когда ты увел у него Илер. Его сердце было разбито.

– Бедный Спайки Пенроуз вроде бы с тех пор стал на пару миллионов богаче, – презрительно усмехнулся Айвен. – Надеюсь, это помогло ему склеить разбитое сердце. – И, поскольку Милли намеков решительно не понимала, он представил женщин друг другу: – Миллисент Степлоу – Этери Элиава.

Милли повернулась к Этери, как будто только что ее заметила, хотя все это время косила глазом, цепко выхватывая детали: возраст, наряд, драгоценности и степень близости с Айвеном.

– Друзья зовут меня Милли. – Она обольстительно улыбнулась и сделала ветер ресницами. – А вы… Вы здесь проездом?

– У меня здесь дом, – сказала Этери.

– Что-то я никогда вас раньше не видела.

– Я тоже вижу вас впервые. Кстати, – хищно осклабилась Этери, – друзья зовут меня Эффи[49].

Милли поняла намек. Впервые с момента появления Этери удалось полностью овладеть ее вниманием.

– Мне нужно истратить пенни, – объявила Милли. – Составьте мне компанию.

– Не представляю, чем я могла бы вам помочь. Вы ведь идете в уборную? – любезно уточнила Этери, хотя прекрасно поняла эвфемизм. – С этим делом никто не справится, кроме вас самой.

Бедная Милли побледнела под слоем румян. Ее рот округлился, из него вырвалось дрожащее «О-о-о!»

– Идите-идите, – напутствовала ее Этери. – Вредно перенапрягать мочевой пузырь.

Милли сорвалась с места и умчалась.

– Какая ты молодчина! – по-русски восхитился Айвен.

– Надеюсь, это не твоя вдовствующая тетушка? – осведомилась Этери. – Ты не ждешь от нее наследства?

– Скорее это она ждет наследства… хоть от кого-нибудь. Светская барышня типа «Я Буду Любить Тебя До Твоего Последнего Пенни».

Этери, как школьница на уроке, подняла согнутую в локте руку.

– Могу я спросить? Кто такая Илер? Это ведь женщина, насколько я поняла?

– Вообще-то Хилари, но она из жеманства предпочитала французский вариант – Hilaire. Это моя жена. Покойная, – добавил Айвен, заметив, как Этери хмурится.

– Прости, мне очень жаль…

– Ни о чем не жалей. Она меня бросила… ради титула. Мы бы развелись, но она успела умереть раньше.

Этери хотелось спросить, как это связано с его братом Перси, – в его словах, да и в словах Милли ей почудился ясный намек, – но решила воздержаться. Зачем портить ему настроение перед спектаклем? Видно же, что тема Перси ему неприятна! Зато она теперь знает, что он был женат, то есть он не гей. И он свободен. «Жена моя, покойница…»

Они доели канапе, допили шампанское из принесенных официантом чистых бокалов.

– Вернемся в антракте, – предупредил его Айвен. И, повернувшись к Этери, добавил: – На ужин я заказал копченого фазана, если ты не против.

Этери заверила его, что она не против, и они вернулись в ложу.

Свет погас, отзвучала увертюра, разошелся занавес, действие началось.

Голоса были божественные, особенно сопрано и меццо, а вот постановка – чудовищная. Древние друиды в пиджаках и брюках-гольфах с шерстяными гетрами пили пиво из кружек с крышками и восставали против римлян, потрясая автоматами Калашникова. Священное дерево Ирминсуль представляло собой больничную каталку, покрытую грязной простыней, под которой лежал не то труп, не то прорванный соломенный тюфяк, а жрица Норма в сатиновом халате вместо мантии пыталась убить своих детей, тыча в них огромным бутафорским пистолетом.

Режиссером-постановщиком была женщина из Германии, Айвен заглянул в программку и тут же забыл ее фамилию. Он перестал смотреть на сцену, откинулся в кресле, чтобы смотреть только на Этери, и с ужасом увидел, что она плачет. Он осторожно взял ее за руку. Неужели ее так растрогал этот фарс?

Когда наступил антракт, Этери извлекла из сумочки платок и, глядясь в крохотное зеркальце, отерла слезы.