В ожидании Айвенго - Наталья Миронова

В комнате появился Феллини и неожиданно вспрыгнул к ней на колени.

– Смотри, это он сам! Я к животным никогда не пристаю…

– Конечно, сам! У Феллини чутье сверхъестественное. Раз уж он тебя выбрал, значит, ты своя. Давай я налью тебе шерри. Сухого или сладкого?

– Сухого. – Этери, решила, что наелась сладкого на много лет вперед.

Ей так хорошо стало с живой грелкой, что расхотелось уходить и вообще двигаться. Кошки знают, где у тебя болит, пристраиваются к больному месту и лечат. Их не надо просить, они сами угадывают. Этери погладила Феллини, и он вошел в урчащий режим. Свободной рукой она взяла рюмку шерри.

– Откуда он у тебя?

– Я пошел в магазин выбирать котенка, но это он меня выбрал. Мне выставили на прилавок четырех котят, и Феллини как-то сам ко мне притулился. Я понял, что это судьба.

– Ты его кастрировал?

– Не смог, – признался Айвен. – Примерил ситуацию на себя и спросил: а ты бы хотел… Да кто я такой, чтоб решать, быть ему мужиком или нет?

– И как же вы обходитесь? – полюбопытствовала Этери. – В марте он начинает беситься и орать…

– Я так распланировал свою жизнь, что в феврале-марте всегда увожу его в деревню. У меня дом в Девоне. Там я выпускаю Феллини на свободу. Он возвращается отощавший, но довольный. Я за него спокоен, у нас все кошки привиты. Они не теряют вкус к жизни и к мужскому полу, но не рожают. Разве что производительницы из породных клубов. Пару раз я возил Феллини на вязку в клуб, так мне за него еще и деньги платили.

– М-р-р-р-р-р-р-р, м-р-р-р-р-р-р-р, – урчал Феллини, подтверждая слова хозяина.

– Я бы тут до завтра с ним просидела, но мне надо домой, – вздохнула Этери.

Айвен бережно снял кота с ее колен и спустил на пол.

– Я тебя подвезу. Ты уверена, что есть не хочешь? Могу сделать что-нибудь легкое… Омлет с грибами?

– Нет, спасибо, я пойду. Но еще напрошусь в гости. Я и половины не видела.

– Не надо напрашиваться, приходи, когда захочешь. Могу ключи дать, у меня есть запасные.

Этери со смехом покачала головой.

– Я, пожалуй, пешком прогуляюсь, – сказала она на улице. – Тут недалеко.

– Я тебя провожу. Какие планы на завтра?

– Утром пройдусь по магазинам, – задумчиво проговорила Этери. – Мне надо в «Маркс и Спаркс»[53].

– Не знал, что ты ходишь в сетевые магазины, – удивился Айвен.

– А почему бы и нет? Мне надо купить духи, их только там продают.

– Те, что сейчас на тебе?

– Да. Хочу купить и себе, и подруге моей, Кате.

– Духи божественные. А ты знаешь, что Маркс – эмигрант из России?

Этери кивнула.

– Бабушка… у нее было много знакомых из России, – продолжил свою мысль Айвен, – и она им всегда говорила: «Наш Маркс для нас куда больше сделал, чем ваш для вас».

– А еще я хочу зайти в «Лавку древностей», крестнику что-нибудь подобрать…

– В «Лавку древностей» лучше со мной.

– Айвен, мне кажется, ты тратишь на меня слишком много времени.

– Это мое время, как хочу, так и трачу.

– Только не обижайся, хорошо?

– Мне вообще не свойственно обижаться. По-моему, обижаться – это для дураков.

– Вот и я так думаю, – кивнула Этери. – О, вот это про меня! – Она указала на модную лавку «Рич бич»[54].

– Вот такие магазины, – не поддержал шутку Айвен, – выросли как на дрожжах в середине семидесятых, когда нефть взлетела в цене. В Лондоне стали селиться богатые арабы. Я был маленький, ничего этого не помню, но бабушка говорила, что именно тогда появились в продаже аляповатые вещи как раз на их вкус, непристойное нижнее белье… Началось повальное воровство в магазинах. Воровали они сами – богатые арабы и их женщины в паранджах.

– Они же могли купить…

– Натура не позволяла. В магазинах висели объявления: «Stealing is a crime, we always prosecute»[55]. Но это не помогало.

– У вас не только богатые арабы воруют. Прошлым летом здесь такое было…

– Другая крайность, – вздохнул Айвен. – Но мотив один, что у богатых, что у бедных. Жадность, неуважение к собственности. У нас в Тоттенхэме, – Айвен произносил по-английски «Тотнэм», – живут семьи – целые поколения! – где никто никогда не работал. Но, кстати, воровали и громили не только бедные. Среди погромщиков были подростки из вполне состоятельных семей.

– Просто дорвались до халявы, – сказала Этери по-русски.

– Вот именно. Любопытно было изучать витрины после погромов, – добавил Айвен. – Я ходил на уборку в Излингтоне[56], у нас было что-то вроде вашего субботника. Книжные магазины их не интересовали, все остались целые. А вот жратва, вино, техника, кроссовки – это да. Хорошо, что бабушка не дожила и всего этого не видела. Она была очень политкорректной, но богатых арабов на дух не переносила, – вернулся он к прежней теме. – Одно время они заполонили ее дом. Занимали целые этажи, справляли нужду, прости за подробности, где придется, а потом возмещали владельцу убытки, делали ремонт, перестилали ковры и начинали по новой. Выплескивались на лестницу со своими кальянами и зудящей музыкой. Очень хотели купить бабушкину квартиру. Домохозяин не раз к ней подкатывался с просьбами продать…

– Но ничего не вышло, – закончила за него Этери.

– Наоборот, она его заставила им всем отказать. Им пришлось съехать. Вообще она была настроена произраильски. Во время одной из арабо-израильских войн – уже в этом веке, она дожила до девяноста! – пошла в посольство и вызвалась кашеваром в израильскую армию. Я тебе говорил, что у нее было рыцарское звание?

– Нет, не говорил, – заинтересовалась Этери. – Но я не удивляюсь. Фрейд с кого попало портретов не писал.

– Моя бабушка, – с гордостью проговорил Айвен, – кавалерственная дама Великобритании. В войну, да и после войны, она работала на Би-би-си, в мировой службе новостей. Это было чертовски опасно, в сороковом году в здание угодила бомба, они выходили в эфир из разных мест, потому что немецкие бомбардировщики пеленговали их по УКВ-сигналам, но не прекращали вещания. – Он засмеялся. – Однажды приключилась забавная история. Бабушка тогда жила в Найтсбридже, работала по ночам. Выходила на угол, там ее подбирала служебная машина и везла на Кингзуэй-стрит, в Буш-Хаус. Это штаб-квартира Би-би-си, – добавил он на всякий случай. – И вот бабушка стала замечать, что соседи по дому ее избегают, не здороваются, глаза отводят… Она не могла понять, в чем дело. А оказалось, что папа ее… как у вас говорят, «заложил». Ему было пять лет, он играл во дворе, и одна соседка, проходя мимо, заметила: «Мальчик, а почему ты все время один, где твоя мама? Она на работе?» Он сказал, что мама спит, а работает ночью. «А где она работает?» – спросила соседка. И папа честно ответил: «Вечером она одевается, красится, выходит из дома и стоит на углу».