Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941–1945 - Сергей Михеенков

– Мать.

Почему я спросил вестового о родителях? Наверное, потому, что мне всегда казалось, что, когда гибнет на войне солдат, самое большое горе испытывают его родители. А ведь у майора Бойцова, видимо, была и жена, и дети. Но спросил я о родителях…

Каждый из нас осознавал, что может быть убит. Даже не в бою, а вот так, как майор Бойцов. Нелепо. Случайно. По сути дела от руки своего боевого товарища. И каждый из нас думал о том, кто будет о нем горевать.

Пока офицеры стояли и обсуждали случившееся, я прошел вперед от нашей подбитой «тридцатьчетверки», вышел снова на полевую дорогу и примерно в 150 метрах на обочине дороги в кукурузе увидел вторую сгоревшую «Пантеру». Это была классическая засада, рассчитанная на поражение колонны бронетехники противника. Обычно из такой засады поражался первый и последний танки колонны. Потом, в подставленные борта, среди неразберихи и хаоса внезапного боя, истреблялись другие машины. Но тут «Пантеры» подбили всего лишь один наш танк.

После гибели майора Бойцова на должность командира первого батальона прибыл капитан Иванов, офицер оперативного отдела штаба 31-го гвардейского стрелкового корпуса.

4–5 марта 1945 года к нам подтянулись остальные батальоны нашего полка.

С 6 по 15 марта наши войска вели ожесточенные бои. Немцы наступали. В бой бросили лучшие свои танковые дивизии из состава II и IV корпусов СС. Немцы атаковали в направлении села Гардонь и озера Веленце.

Мы стояли во втором эшелоне. А впереди все гремело и содрогалось. Эскадрилья за эскадрильей туда пролетали наши штурмовики Ил-2. Видно было, как они там, впереди, над грядой высот, где засели остановленные немцы, выстраивались в огромное кольцо и штурмовали позиции противника. Иногда к ним подлетали немецкие истребители. Но их тут же отгоняли наши истребители. Иногда «Мессершмитты» попадали и под очереди пулеметов и пушек наших штурмовиков. Видно было, как стреляли немецкие «эрликоны». Мы с ними уже имели дело, когда атаковали немецкий аэродром под Ивановкой.

Но наши самолеты тоже несли потери. Один Ил-2 загорелся и упал, перелетев нашу траншею. Никто из экипажа не успел выброситься на парашюте. Слишком маленькой была высота. Самолет ударился в землю. Но вначале не взорвался. Пожар начался примерно через минуту. Что произошло с летчиками, я не знаю. Связисты, прокладывавшие в то время кабель неподалеку, говорили, что пилоту и стрелку-радисту удалось спастись. Другие говорили, что все погибли.

Я потом ходил к упавшему штурмовику. Ил-2 сел на брюхо. Шасси выпустить не успел или не смог. Сел, можно сказать, удачно, не повредив ни крыльев, ни фюзеляжа. Те же связисты рассказывали, что приезжали летчики этого экипажа и техники и что-то искали в кабине. Как будто нашли там ордена Красного Знамени и Красной Звезды.

Впереди, километрах в трех от наших окопов, тянулась гряда высот. Там немцы укрепились, зарыв в землю свои танки. У подножия высот стоял в обороне наш первый эшелон. Стрелковые батальоны и самоходные артиллерийские установки СУ-100. На всю видимость пространства, открывавшегося перед нами, простирались кукурузные поля и редкие между ними скирды соломы.

Однажды утром после непродолжительной артподготовки наши стрелковые роты первого эшелона при поддержке дивизионов СУ-100 и штурмовиков Ил-2 поднялись в атаку. Верно сказано: каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны. И мы в тот раз атаку нашего первого эшелона вынуждены были наблюдать с расстояния пушечного выстрела. Самоходки были пущены вперед. Пехота пошла за ними, как за танками. Но ведь СУ-100 не такая маневренная, как даже наши тяжелые танки КВ и ИС, не говоря уже о Т-34. Самоходки обычно продвигаются позади атакующих и подавляют огневые точки противника. Потеряв несколько замечательных боевых машин, которым в других условиях и обстоятельствах цены нет, наши батальоны вынуждены были отойти на исходные. А сколько там, на нейтральной полосе, осталось нашего брата, пехотинца, истерзанного пулями и осколками, об этом можно было только догадываться.

Самоходчики из подбитых машин собрались возле скирды соломы в километре от нашей траншеи. Я наблюдал в бинокль за всем, что там происходило. Солдаты тоже все сидели на брустверах и обсуждали увиденное. Я видел, как они расстроились после неудачной атаки. Все понимали, что там произошло только что. К скирде подошли из тыла два грузовика. На кузова начали грузить раненых.

Потом, уже после войны, я прочитал, что оборону между озерами Балатон и Веленце поддерживали танкисты 18-го танкового корпуса генерала П.Д. Говоруненко, 23-й танковый корпус генерала А.О. Ахманова и 1-й гвардейский механизированный корпус генерала И.Н. Руссиянова.

Спустя некоторое время моих автоматчиков так и сдуло с брустверов. Немецкие наблюдатели-корректировщики, видимо, обнаружили нашу траншею. Отбив атаку, они, как всегда, готовились к своей. Вот и просматривали рельеф впереди. А видимость была очень даже хорошая. И вот завыл шестиствольный миномет, «ишак», как его называли солдаты, и серия снарядов разорвалась перед нашей траншеей. Они не долетели совсем немного, метров двадцать–тридцать. После мы ходили к тем воронкам. Внизу, наполовину в земле, торчали искореженные корпуса разорвавшихся снарядов.

Десять дней и ночей длилось сражение наших войск с немецкими танковыми дивизиями СС.

15 марта обстановка изменилась. Мы это увидели из своих окопов второго эшелона. А на следующий день началось наступление. Мы увидели, как на высотах плотной стеной рвались снаряды. Потом туда понеслись штурмовики.

Но мы простояли на месте еще несколько суток. 21 марта начали выдвигаться вперед. Шли всю ночь и под утро оказались на юго-восточной окраине города Секешфехервар. Мы уже выдвинулись в первый эшелон и в любую минуту готовы были вступить в бой. Наш первый батальон занимал исходное положение на юго-восточных склонах высот. Перед нами лежали городские кварталы.

Моя первая стрелковая рота отрыла окопы у подножия пологого склона, засаженного виноградниками. Мы хорошо просматривали и простреливали перекрестье шоссейной и железной дорог с полосатой будкой между ними. Вдали, за насыпью, виднелся аэродром, постройки, ангары. В трофейный бинокль я вел постоянное наблюдение за перекрестьем дорог, за железнодорожной будкой и видимой частью аэродрома.

Во второй половине дня началась наша танковая атака. Атаковали «тридцатьчетверки». Появились они неожиданно, со стороны аэродрома. Шли развернутым строем, стреляя из курсовых пулеметов. Они сразу прижали немецкую пехоту. Почему наши танки атаковали без пехоты, не знаю. Но атака у них получилась лихая и жестокая. Если бы в ней участвовала пехота поддержки, они бы не смогли так маневрировать. Вот они уже достигли траншеи, пошли вдоль линии окопов. Началась «утюжка». Те, кто остался в окопах, были раздавлены гусеницами и завалены землей. Те, кто выскочил и побежал в тыл, попадали неминуемо под огонь курсовых пулеметов. Особенно запомнился Т-34, который действовал на правом фланге. Он был ближе остальных к нам. Вот наехал на участок траншеи, где, под перекрытием, спряталась группа немецких пехотинцев. Остановился и тут же резко развернулся на правой гусенице, потом на левой. Песок и дерн фонтаном вылетали из-под гусениц, отполированных до блеска. Танк даже немного осел. Сколько немцев осталось под его гусеницами, неизвестно. Несколько солдат в расстегнутых шинелях выскочили из-под обломков перекрытия. Т-34 тут же настиг их по одному: одного, другого, третьего. Всех по очереди подмял гусеницами. За траншеей танки прибавили ходу, и мы видели, как они догоняли немцев.