Последняя жатва - Ким Лиггетт

Люди опускаются на колени, чтобы помолиться перед ним. Люди, которых я знал всю жизнь, – преподобный, Дейл. Они не понимают, что происходит… не понимают, что это конец.

Я подползаю к Эли сбоку и оттаскиваю по помосту прочь от ребенка, при этом ее тело оставляет на пшенице широкий кровавый след.

– Я должен увезти тебя отсюда… доставить в больницу, – говорю я, пытаясь поднять ее, но она останавливает меня.

– Уже слишком поздно, – говорит она. – Возможно, для меня всегда было слишком поздно. Я помню, что сказано в пророчестве. Ни в коем случае не дотрагивайся до этого ребенка. Только избранный сможет заботиться о господе. Если ты его не подберешь, никто другой не сможет этого сделать – и он умрет. – Она касается моей щеки. – Ты не забыл меня. Ты хороший, Клэй, – шепчет она, и ее глаза стекленеют.

– Нет, Эли, нет! – кричу я, обнимая ее. – Помоги мне. – Я обращаю взор к небесам, но вижу только трупы священников-экзорцистов, висящие на крюках, словно жуткие украшения для вечеринки.

Ребенок гукает. Я смотрю на него с лютой ненавистью, но она быстро сходит на нет. Я чувствую его силу, чувствую, как он влечет меня к себе, как мои руки сами тянутся к нему. Но я знаю – если я подниму этого ребенка, моей жизни придет конец, всему миру придет конец. Я видел, как он сеял разрушения и смерть. Я вспоминаю, как мой отец лежал здесь, истекая кровью, когда попытался все это предотвратить, и знаю, что я должен сделать. Так что будет принесена еще одна жертва.

– Я взываю к крови, – шепчу я и, сжав распятие, вскрываю им свои вены.

Потом ложусь рядом с Эли и сплетаю свои пальцы с ее пальцами. Вытекающая из меня кровь чуть согревает ее руку, и если я закрою глаза, то смогу притвориться перед самим собой, что она по-прежнему жива, что мы с ней просто спим в моей кровати, но я же знаю – это неправда. Я думал, что смогу умереть спокойно, ибо буду знать, что пожертвовал собой ради человечества, но никогда еще я не чувствовал такого одиночества, такой пустоты. Я зол из-за мыслей обо всем том, что у меня отняли, мне грустно оттого, что я столько всего уже никогда не увижу.

Я в последний раз гляжу на младенца – у него темные волосики, как у Эли, и упрямый подбородок, как у меня, и пытаюсь утешить себя тем, что я вступил в схватку с дьяволом и победил… но я не чувствую себя победителем – я чувствую, что умираю.

Я слышу, как толпа начинает переминаться с ноги на ногу, затем до меня доносится ее тихий шепот. Я открываю глаза и вижу девочку с длинными светлыми волосами.

– Умничка? – шепчу я. Я уже несколько лет не видел ее с распущенными волосами.

Она роняет на пол свою облезлую куклу-пупса, покрытую кровью, и делает шаг в мою сторону.

Меня убивает то, что ей приходится все это видеть, но я рад, что мне удастся с ней попрощаться.

Я протягиваю к ней руку, но она не подходит ко мне. Вместо этого она идет прямо к ребенку.

– Ради этого я и практиковалась, – говорит она.

Когда она наклоняется, чтобы поднять младенца с помоста, я вижу на коже ее головы чуть выше виска ту самую метку – перевернутую букву «U» с двумя точками наверху и двумя внизу. Клеймо выглядит давнишним. Не поэтому ли она не хотела, чтобы кто-то притрагивался к ее волосам?

– Нет. – Я качаю головой, и глаза мои щиплет от слез. – Только не Умничка.

Взяв ребенка на руки и качая его, она начинает петь ему детскую песенку, которую сочинила:

* * *

Песенка-считалка Умнички – в ней говорится о десяти жертвах. Она сочинила эту песенку сама. Выходит, все эти годы она была одной из них… и готовилась к этому моменту?

– Думаю, я назову его Клэем, – говорит Умничка, делая резкий разворот, ее длинные светлые волосы рассекают воздух, и я тут же вспоминаю тот день в пшеничных полях, когда наехал комбайном на золотистого теленка. Тогда это была она… это она, согнувшись в три погибели, двигалась в пшенице. В тот день я увидел на ее руке кровь, но она сказала, что это из-за пореза от бумаги. Она перерезала теленку горло и оставила его на поле. Она нашептала мне в моем сне, чтобы я выкосил в пшенице приглашение, адресованное дьяволу… она находилась рядом с каждым из них перед тем, как они сходили с ума, перед тем, как убивали себя… во время Праздника урожая, во время тренировки, у костра, у озера, в хлеву для стельных коров. Она свела с ума маму… толкнула Джесс в объятия Ли.

По моему лицу текут слезы.

– Это ты… ты избранная, – шепчу я, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание.

Она поворачивается и делает шаг в мою сторону с лучезарной улыбкой на лице.

– Спи спокойно, братец. Последняя жатва наконец завершена.

В первую очередь я хочу поблагодарить моего редактора Мелиссу Фрейн за то, что она отправилась вместе со мной в это жуткое, кровавое и нередко некомфортное путешествие. Она предоставила мне творческую свободу, чтобы я смогла исследовать каждый темный уголок, и привнесла в эту книгу немало нежности. Я очень, очень ей благодарна.

Великолепная обложка для этого романа – это творение Сета Лернера. Спасибо.

Бурные овации заслужили Эйми Стэпп и все в «Тор» за то, что приняли меня такой, какая я есть, и сделали так, чтобы работа над этой книгой приносила мне радость.

Особую благодарность я выражаю Джо Адамсу за его симпатию.

Спасибо Джейде Темперли и всем в «Нью Лиф» за то, что вы так хорошо заботились обо мне.

Я чрезвычайно признательна моим тестовым читателям, которые оказывали мне поддержку, в которой я нуждалась, чтобы справиться с написанием этой книги: Эйприл Тачолайк, Вирджинии Бокер, Джезмин Варга, Ребекке Беренс, Джен Мари Торн, Ли Келли, Эрин Моргенстерн, Бесс Козби, Веронике Росси, Лорен Обервегер, Нове Рен Сума, Либбе Брей, Мэгги Холл, Джоди Кендал и, наконец, моей музе Джине Кэри, вдохновительнице образа Умнички.

Спасибо моему мужу Кену, который выслушивает все мои безумные идеи и поддерживает, когда на меня нападает уныние, и готовит мне еду, когда приближается срок сдачи очередной книги.

Спасибо моей дочери Мэгги – спасибо за всю твою любовь, за всю твою поддержку. Моя следующая книга будет посвящена тебе.