Кошмары - Ганс Гейнц Эверс

приукрашательства. В охваченном невероятным волнением мозгу ее образ накладывался на призраки тех троих, которые повисли в петлях, касаясь ступнями пола. В принципе, сам я лишен был суицидальных настроений и мыслей… но почему-то боялся – а вдруг я окажусь в состоянии пойти на такое? Да, боялся. И окна. И Кларимонды. И того, что вот-вот должно произойти. И еще – чувствовал горячее, непобедимое желание встать и подойти к окну. Я должен был…

Вдруг зазвонил телефон. Я сорвал трубку и, не слушая говорящего, выкрикнул:

– Приходите! Немедленно приходите!

Мой пронзительный призыв будто разогнал всех привидений по темным закромам комнаты. В мгновение ока ко мне возвратилось душевное равновесие. Я вытер пот со лба, опрокинул стакан воды и немного подумал над тем, что сказать комиссару, когда он придет. После этого я подошел к окну, кивнул и улыбнулся.

Кларимонда тоже кивнула – и улыбнулась мне в ответ.

Через пять минут явился комиссар. Я рассказал ему, что наконец добрался до сути дела, но попросил сегодня пощадить меня с вопросами, ведь вскоре я сам буду в состоянии подготовить доклад о тревожных открытиях. Комично было то, что, когда я специально для него все это придумывал, был совершенно искренне убежден, что говорю правду. И даже теперь я в этом почти уверен – вопреки доводам собственного рассудка.

Он, вероятно, заметил мое немного странное настроение, особенно когда я старался извиниться за свой испуганный крик в телефон и как можно более просто объяснить его – и тем не менее не сумел подыскать для того достаточно разумного мотива. Комиссар очень любезно просил не стесняться с ним и вполне располагать его временем, ибо того требует долг службы. Он изъявил готовность лучше десять раз прийти понапрасну, чем хоть раз заставить себя ждать, когда его помощь потребуется. Затем он пригласил прогуляться с ним сегодня вечером и как-нибудь развлечься. Я принял приглашение, хотя мне это стоило определенных душевных сил – в последнее время я крайне неохотно покидаю номер.

СУББОТА, 19 марта.

Исходили на пару с комиссаром весь бульвар Рошешуар – побывали в «La Cigale»[28] на «Апрельской луне», а после завернули в кабаре. Старик был прав, проветриваться подчас полезно. Сначала меня беспокоило какое-то очень неприятное чувство, точно я делаю что-то нехорошее, точно я дезертир, отвернувшейся от своего знамени, но потом оно улеглось; мы много пили, смеялись и болтали. Когда сегодня утром я подошел к окну, мне показалось, что я прочел упрек в глазах Кларимонды. Но, быть может, я только вообразил это; откуда же она вообще могла знать, что я выходил вчера вечером, если ее самой не бывает дома в сумеречные часы? Впрочем, эта видимость продлилась только один миг, потом она опять улыбалась.

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 20 марта.

Сегодня могу записать одно: весь день мы отдавались нашей великолепной игре.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 21 марта.

Весь день в игре.

ВТОРНИК, 22 марта.

Да, сегодня опять все то же самое. Ничего, абсолютно ничего другого. Временами задаю себе вопрос: к чему это, зачем? Чего я, собственно, хочу добиться и к чему все это идет? Ответов не ищу. Ведь ясно, что ничего, кроме самого процесса игры, мне не нужно. И что бы ни случилось, это будет именно то, чего я жду.

Мы общались последние дни – без слов, понятное дело. Шевелили губами, еще чаще просто обменивались взглядами. При этом мы прекрасно понимали друг друга.

Оказалось, я прав. Кларимонда корила меня за то, что я бросил ее одну в минувшую пятницу. Пришлось просить прощения, и я признал, что с моей стороны это было глупо и некрасиво. Она меня простила, и я дал клятву, что никогда больше не отойду от этого окна, и мы целовались, долго прижимая губы к стеклу.

СРЕДА, 23 марта.

Теперь я знаю, что люблю ее. Так должно было случиться, и сейчас я проникнут ей весь, до последнего фибра. Вероятно, у других людей любовь протекает иначе – но разве из тысяч миллионов найдутся две похожие головы, пара одинаковых ушей, две идентичные одна другой ладони? Все мы разные, потому-то и одна любовь не повторяет другую. Моя любовь – странная, мне это хорошо известно. Но разве от этого она менее прекрасна? Да ведь только благодаря ей я почти что счастлив.

Если бы только я не был так напуган. Иногда мой ужас дремлет, и я забываю о нем на несколько мгновений, потом он просыпается и не оставляет ни на миг.

Страх подобен бедной мыши, пытающейся вырваться из колец могущественной змеи. Просто подожди немного, бедный грустный мышонок. Очень скоро змеиная любовь поглотит тебя.

ЧЕТВЕРГ, 24 марта.

Я сделал открытие: не я играю с Кларимондой – она забавляется со мной.

Вчера вечером я думал, как всегда, о нашей игре. И вот я записал себе пять новых путаных комбинаций, которыми хотел удивить ее на следующее утро; каждое движение под своим номером. Я заучил их, чтобы суметь проделать как можно быстрее, сперва – в прямой, а после и в обратной последовательности. Потом порядок усложнился: сначала шли жесты только по четным номерам, потом – только по нечетным, и все первые и последние движения каждой из пяти комбинаций – под конец. То была кропотливая работа, но очень духоподъемная, ведь так я сближался с Кларимондой, даже не видя ее. Я тренировался часами, и наконец все пошло как по веревочке.

Сегодня утром я подошел к окну. Мы поклонились друг другу, и игра началась. Просто невероятно, как она меня понимала, как почти моментально проделывала все то же, что и я. Ненадолго меня отвлекла уборкой горничная; когда я возвращался к окну, взгляд мой упал на листок бумаги, на котором я отметил свои комбинации. И тут я понял, что не исполнил сейчас ни одной из них.

Сила ушла из ног. Я ухватился за спинку кресла и упал в него. Не веря своим глазам, я раз за разом перечитывал написанное. Однако ошибки не было: я проделал у окна целый ряд разнообразных жестов – и ни один из них не был моим собственным!

И опять вернулось это ощущение, будто где-то какая-то дверь раскрывается настежь. Это дверь в ее квартиру. Я стою перед ней и пристально гляжу, но ничего не вижу – всюду один пустой холодный мрак. Я знал, что если выйду, то спасусь; и даже осознавал, что могу уже идти. Несмотря на это, я остался. У меня было определенное чувство: ты ухватился за тайну. Держи ее крепко, обеими руками. Когда тайна раскрыта – она у тебя