Алая Вуаль - Шелби Махёрин

Я понимаю, что все еще сжимаю Михаля, только когда он решительно высвобождается и поворачивается, чтобы уйти под палубу. Однако в последнюю секунду он колеблется, бросая нечитаемый взгляд через плечо.

— Спасательная шлюпка их бы не спасла, — говорит он.

У меня щемит в груди, потому что это правда.

И когда он исчезает по лестнице, я подношу бутылку абсента к губам и пью.

Глава 29

La Fée Verte65

Я делаю по выстрелу за каждого человека, на глазах которого умираю.

Михаль, у которого, очевидно, проснулась совесть за пять минут, прошедших с тех пор, как я присоединилась к нему, останавливает меня после трех.

— Как ты смеешь? — Покачиваясь на бурных волнах, я возмущенно отбрасываю мокрые волосы со щек. Они уже теплые, раскрасневшиеся, как будто я несколько часов пролежала на солнце, а не тонула на палубе. Горло тоже жжет, словно я пила кислоту. Я с подозрением смотрю на бутылку, которую сейчас сжимает в руке Михаль, и прищуриваюсь, разглядывая зеленую фею на этикетке. Ее улыбка кажется вполне безобидной. — Я пытаюсь почтить память мертвых, но ты… — особенно сильный толчок сотрясает весь корабль, и я, пошатываясь, натыкаюсь на него, — ты ведь этого не поймешь, правда?

Он закатывает глаза и поправляет мой локоть.

— Наверное, нет.

— Ожидаемо. — Я отталкиваюсь от него и хватаюсь за стол Одессы, снимая с себя тяжелый плащ, пока он не задушил меня. — Смерть больше не влияет на тебя. Ты убил слишком много людей.

— Как скажешь.

— Да, я говорю. Правда. — Пауза. — Из любопытства… сколько людей ты убил?

Уголок его рта приподнимается — скорее гримаса, чем улыбка, — и он обходит меня, убирая бутылку абсента в стол Одессы. Он плотно закрывает ящик.

— Это очень личный вопрос, Селия Трамбле.

— Я бы хотела получить ответ. — Я поднимаю подбородок. — И вернуть мою бутылку. Я пила только за Анселя, Исмея и Виктуар, но мне все еще нужно выпить за…

— И я бы хотел, чтобы тебя не стошнило на мои туфли. — Его глаза сужаются, когда я снова покачиваюсь, и он моргает, когда жар от моих щек омывает всю меня. Это происходит совершенно внезапно, совершенно неожиданно, и я колеблюсь, удивленно оглядывая полуосвещенный бальный зал. Теперь он кажется приятно искаженным по краям, как будто я нахожусь во сне, или, возможно, вижу его через прекрасное, замутненное стекло. Михаль хмурится, уловив что-то в моем выражении лица. Схватив меня за запястье, он тащит меня за стол Одессы и усаживает в ее кресло. — Похоже, мы оба будем разочарованы.

Я поднимаю руку перед собой и с любопытством рассматриваю ее в мерцающем свете лампы.

— Я чувствую себя… странно. Я видела других людей в состоянии опьянения, но никогда не ожидала, что это будет так приятно. — Я вскакиваю на ноги и поворачиваюсь к нему лицом, слегка спотыкаясь. Он снова ловит меня за локоть. — Почему люди не делают этого постоянно?

Нетерпеливый, он тяжело выдыхает и толкает меня обратно на землю.

— Глоток маминого глинтвейна не вызвал у тебя приятных ощущений?

Я легко взмахнула рукой.

— О, я солгала об этом.

— Что?

— Я солгала. — Мышца на моей щеке начинает подергиваться, когда выражение его лица темнеет. Не обращая на него внимания, я открываю ящик стола Одессы, чтобы украсть бутылку абсента. Он едва не захлопывает ящик за моими пальцами. — Ты сказал, что я не могу лгать, но я могу, и я лгала. А ты даже не догадывалась. — Я не могу сдержаться — хихиканье срывается с моих губ, когда я поворачиваюсь в кресле, чтобы ткнуть его в живот. Он отмахивается от моей руки. — Я говорила тебе, что пробовала вино моей матери, но так и не попробовала. Она не пьет вино. Она вообще не пьет алкоголь — она его не одобряет, — так что до этого я не выпила ни глотка за всю свою жизнь. — Я сжимаю руки в восторге. — Но это же замечательно, правда? Почему никто не говорил мне, что это так чудесно? Ты когда-нибудь был пьян?

Он смотрит в потолок с болезненным выражением лица, словно задаваясь вопросом, как именно древний и всемогущий вампир мог попасть в такую ситуацию.

— Да.

Я пристально смотрю на него.

— И?

— И что?

— Ну, и все остальное. Сколько тебе было лет? Как это произошло? Это тоже был абсент или…?

Он укоризненно покачал головой.

— Мы не будем это обсуждать.

— Да ладно. — Хотя я поворачиваюсь, чтобы снова ткнуть его пальцем, он уклоняется в сторону, и я вынуждена просто ткнуть в него пальцем. — Это несправедливо, — говорю я ему. — Может быть, ты и умеешь носиться со своей суперспециальной скоростью, Михаль Васильев, но я могу быть супер и специально досадной, когда меня отстраняют, что весьма прискорбно для тебя, потому что меня всегда отстраняют, — я выразительно машу пальцем, — а значит, мне вполне комфортно быть досадной, и я буду просто продолжать спрашивать, спрашивать и спрашивать, пока ты не скажешь мне, чего я хочу…

Он перехватывает мой палец, пока я случайно не ткнула его им в глаз.

— Это совершенно очевидно. — Раздосадованный, он опускает мою руку обратно на колени. — Мне было пятнадцать, — раздраженно говорит он, когда я снова пытаюсь ткнуть его пальцем. — Мы с Дмитрием украли бочонок медовухи у моего отца и мачехи. Вся деревня собралась, чтобы отпраздновать десятую годовщину их свадьбы, и они даже не заметили, что она пропала.

Ему было пятнадцать.

— Вы все выпили? — шепчу я в ужасе.

— Нет. Мила и Одесса помогли.

— Вы вчетвером были самыми лучшими друзьями?

Он насмехается, хотя в его голосе нет холода и беспристрастности, как ему хотелось бы. Нет, в его голосе звучит почти любовь, и я прикусываю щеку, чтобы скрыть улыбку.

— Мы чуть не подожгли сарай и провели остаток ночи, блюя на сеновале. Наши родители были в ярости. На следующий день они заставили нас часами чистить конюшни.

Несмотря на рвоту и лошадиную грязь, я не могу не вздохнуть от этой истории — необъяснимо тоскливой — и сцепить пальцы на коленях.

— Твой отец очень любил твою мачеху?

— Да. — Он бросает на меня долгий, испытующий взгляд. — Он любил и мою мать.

— Похоже, он был прекрасен.

— Да, — говорит Михаль после очередной небольшой паузы. Затем, более неохотно: — Он был… очень похож на Дмитрия в этом смысле.

Хм.

Я поджимаю губы и несколько секунд рассматриваю его с живым интересом. Абсент все еще размывает его черты, превращая их в некое подобие темной картины — алебастр66 и