Алая Вуаль - Шелби Махёрин

смеет высказывать свое мнение о Битве при Цезарине — битве, в которой погибли сотни невинных людей, битве, в которой он даже не участвовал? Пальцы Михаля предупреждающе сжимаются на моем затылке. Он что-то дышит мне в ухо, но я не слышу ничего, кроме этого жалкого гудения, не вижу ничего, кроме ненавистного лица Фредерика на тренировочном дворе.

Этот обломок дерева не ослабит ведьму.

Базиль оскалился.

Только два обломка дерева сделают это! Кол и спичка!

Смех моих братьев — весь их жестокий смех, — когда я с трудом поднимала длинный меч.

— Вы не должны рассказывать нам о Риде Диггори, — огрызается второй мужчина. — Мой брат потерял несколько пальцев в той битве.

— Я тогда не был охотником, — говорит Фредерик. — Если бы я им был, ваш брат, возможно, сохранил бы свои пальцы. Как бы то ни было, я очень старался восстановить доверие королевства, но действия Туссена вновь поставили под сомнение наше братство. — Он издает в горле низкий звук отвращения, когда его шаги удаляются. — Возможно, это к лучшему. Даже если Туссен не уйдет в отставку, у него не будет другого выбора, кроме как вновь посвятить себя нашему делу, не отвлекаясь на мадемуазель Трамбле. — Он останавливается у подножия лестницы, и на долю секунды, даже меньше, я почти чувствую, как его блестящие голубые глаза останавливаются на нашем гробе. Желчь поднимается у меня в горле, и на этот раз яростный толчок раскачивает мой желудок и грудь. Михаль в тревоге отступает назад. Я зажимаю рот рукой: его лицо расплывается в тошнотворных белых и черных линиях. Моя мама была права. Абсент — дьявольский напиток.

— Очень жаль, — со вздохом говорит Фредерик. — Она была бы прекрасной женой.

С этими словами его шаги удаляются над палубой, и бальный зал погружается в тишину.

Она была бы прекрасной женой.

Слова звучат вместе с колющей болью в моем виске, как тошнотворная поэма. Нет. Я сглатываю желчь, и она сжигает меня до самого дна. Как пророчество.

Прекрасная жена.

Она была бы

прекрасной

если бы она была его женой.

— Я думал, вы собираетесь засунуть эту серебряную палку ему в задницу, — ворчит первый мужчина через мгновение, мальчик. Второй ругается в ответ, после чего раздается тупой стук его кулака о кулак другого. Еще мгновение они дружно хихикают, а затем уходят вслед за Фредериком.

Оставив нас одних.

— Селия? — бормочет Михаль.

Но я не могу говорить. Каждый раз, когда я открываю рот, я вижу лицо Фредерика, его синий плащ, и мое горло сжимается. С третьей попытки мне удается прошептать:

— Я их ненавижу. — Отняв руки ото рта, я злобно вытираю глаза и щеки, пока лицо не начинает гореть. Что угодно, лишь бы унять яд, текущий по моим венам. Через мой желудок. — Я ненавижу их всех, и я ненавижу то, что я их ненавижу. Они просто… они такие…

Пальцы Михаля возобновляют разминать мою шею, отвлекая меня. Они словно лед на моей перегретой коже.

— Дыши сквозь тошноту, Селия. Вдыхай через нос. Выдыхай через рот. — Затем… — Кто такой Фредерик?

— Шассер. — Я выплевываю это слово с ядом, а потом сжимаюсь, вспоминая, как Фредерик выплевывал ведьму. Я делаю глубокий вдох. Вдох через нос и выдох через рот, как сказал Михаль. Это не помогает. Не помогает, потому что я не такая, как Фредерик, и я не могу — не хочу — осуждать всех охотников вместе с ним. Жан-Люк добрый, хороший и храбрый, как и многие из тех, кто живет в Башне Шассеров. И все же…

Я сдерживаю очередной прилив желчи. Если мы не достигнем суши в ближайшее время, есть реальная возможность, что меня вырвет на Михаля.

Остается только молиться, чтобы это были его ботинки.

— Я так и предполагал. — Его рука перемещается с моего затылка на волосы. Какая-то часть моего сознания недоумевает по поводу этого жеста, недоумевает, почему Михаль пытается меня успокоить, но другая, большая часть отказывается жаловаться. — Кто для тебя Фредерик?

Хотя я не могу закрыть глаза в знак поражения — нет, пока мир вращается, — борьба рушится в моей груди без предупреждения, и мои плечи опускаются на него. Кто для меня Фредерик? Это правильный вопрос, который тут же порождает другой: Почему я должна позволять ему влиять на меня? Мой голос становится тоненьким от осознания правды.

— Он никто. Правда. Ему нравилось провоцировать меня в Башне Шассеров, но сейчас это уже не имеет значения. Я никогда не вернусь.

Рука Михаля замирает на моих волосах.

— А ты нет?

— Нет. — Слово падает свободно, без колебаний, как будто оно всегда было там, ожидая разрешения. Возможно, так оно и было. И теперь, спрятанная в гробу с полубезумным вампиром, я наконец даю его. — Никто никогда не говорит тебе, как трудно будет прокладывать тропу, как одиноко это будет. — Я прижимаюсь щекой к его обтянутой кожей груди и сосредотачиваюсь на дыхании. А слова продолжают приходить, более разрушительные, чем алкоголь в моем желудке. — Я просто хотела сделать что-то хорошее после Филиппы. Именно поэтому я сказала Риду сосредоточиться на Шассерах на ее похоронах; именно поэтому он бросил меня, чтобы вместо этого влюбиться в Лу. Именно поэтому я последовала за ними к маяку в январе и именно поэтому я сражалась против Морганы в Битве при Цезарине. — Вздохнув, я опускаю воротник его пальто в поисках чего-нибудь, что можно было бы сделать руками. Потому что я не могу смотреть на него. Потому что я не должна признаваться во всем этом, особенно ему, но я не могу остановиться. — Я сказала себе, что именно поэтому я и вступила в ряды Шассеров — хотела помочь восстановить королевство. Но на самом деле, думаю, я просто хотел восстановить свою жизнь.

После недолгого колебания он снова начинает гладить меня по волосам. Это должно быть странно. Со времен Филиппы никто не прикасался к моим волосам так — даже Жан-Люк, — но почему-то это не так.

— Я встретил Моргану ле Блан однажды много лет назад в ночном цирке. — Как и прежде, он, кажется, не хочет продолжать, но это наша игра. Вопрос на вопрос. Правда за правду. — Ей только что исполнилось восемнадцать, и ее мать, Камилла ле Блан, безвозмездно передала ей титул и полномочия Госпожи Ведьм. Она любила свою дочь. Моргана, конечно, понятия не имела, кто я такой, но даже тогда ее кровь пахла… не так. Я наблюдал, как она украла безделушку у пожилой торговки. Когда женщина встретилась с ней взглядом, она подожгла ее тележку.

Я