Где властвует любовь - Джулия Куин

– Я все улажу, – произнес он клятвенным тоном. – Доверься мне.

Она открыла глаза.

– Я бы доверила тебе свою жизнь.

Колин улыбнулся, и она вдруг успокоилась. Все будет хорошо. Может, не сегодня и не завтра, но скоро. В мире, где существуют такие улыбки, не может быть трагедий.

– Думаю, этого не понадобится, – сказал он, погладив ее по щеке, прежде чем убрать руки. У двери он обернулся. – Ты не забыла о приеме, который устраивает моя сестра сегодня вечером?

Пенелопа издала короткий стон.

– Нам обязательно там быть? Последнее, чего мне хочется, так это оказаться на публике.

– Обязательно, – сказал Колин. – Дафна редко дает балы и ужасно расстроится, если мы не придем.

– Знаю, – вздохнула Пенелопа. – Даже когда жаловалась, знала. Извини.

Колин криво улыбнулся:

– Ничего. У тебя есть все основания быть сегодня немного не в духе.

– Пожалуй, – согласилась она, слабо улыбнувшись в ответ.

– Я скоро вернусь, – пообещал он.

– Куда ты… – начала Пенелопа, но спохватилась, вспомнив, что он просил довериться ему.

К ее удивлению, Колин ответил:

– Хочу повидаться с братом.

– С Энтони?

– Да.

Пенелопа ободряюще кивнула:

– Иди. Со мной все будет в порядке. – Бриджертоны всегда черпали силу друг в друге; Если Колину нужно посоветоваться с братом, не стоит его задерживать.

– Не забудь про бал, – напомнил он, прежде чем выйти из комнаты.

Пенелопа переместилась к окну, чтобы проводить его взглядом, когда он выйдет из дома, но Колин так и не появился. Должно быть, направился прямо в конюшню. Вздохнув, она присела на подоконник. Она даже не сознавала, как ей хочется еще разок взглянуть на него.

Жаль, что она не в курсе его планов.

Впрочем, она даже не уверена, есть ли у него план.

Но как ни странно, на душе у нее полегчало, Колин все уладит. Он обещал, и у Пенелопы не было оснований сомневаться в его словах.

Конечно, ее идея обратиться к леди Данбери далека от совершенства, но если Колин не придумает ничего лучше, что еще они могут предпринять?

А пока ей нужно постараться выкинуть все эти проблемы из головы. Она так устала, что сейчас ей просто необходимо закрыть глаза и ни о чем не думать, кроме зеленых глаз ее мужа и его ослепительной улыбки.

Все остальное завтра.

Завтра она поможет Колину решить их проблемы.

А сегодня она будет отдыхать. Она приляжет и постарается поспать, чтобы набраться сил для предстоящего вечера. Наверняка там будет Крессида, которая не спустит с нее глаз в надежде, что она сделает ложное движение.

После одиннадцати лет притворства ей следовало бы привыкнуть играть роль и прятать свое истинное лицо.

Но это было до того, как ее секрет раскрылся. Теперь все изменилось.

Пенелопа свернулась калачиком на диване и закрыла глаза. Теперь все изменилось, но это не значит, что к худшему, не так ли?

Все будет хорошо. Обязательно.

Как же иначе?

* * *

Колин начинал сожалеть о своем решении отправиться к брату в экипаже.

Ему хотелось пройтись пешком – энергичная прогулка казалась единственным безобидным способом дать выход душившей его ярости. Однако времени было в обрез, и Колин сознавал, что даже с учетом оживленного движения карета быстрее доставит его в Мейфэр, чем собственные ноги.

Однако теперь стены кареты давили на него, воздух казался слишком плотным, и в довершение ко всему дорогу перегородил опрокинувшийся фургон, развозивший молоко.

Колин приоткрыл дверцу и высунулся наружу, не дожидаясь, пока карета остановится.

– Бог ты мой, – пробормотал он, охватывая взглядом сцену, открывшуюся его глазам.

Улицу устилало битое стекло, повсюду было разлито молоко, и он не взялся бы сказать, кто производил больше шума: лошади, запутавшиеся в упряжи, или дамы, чьи платья были сплошь забрызганы молоком.

Колин выпрыгнул из кареты, намереваясь помочь расчистить затор, но вскоре стало очевидно, что для этого потребуется по меньшей мере час – с его помощью или без оной. Убедившись, что о лошадях, запряженных в фургон, должным образом позаботились, Колин сообщил кучеру, что продолжит путь пешком, и зашагал в нужном направлении.

Его вызывающий взгляд заставлял встречных прохожих отводить глаза, доставляя ему какое-то извращенное удовольствие. Ему почти хотелось, чтобы кто-нибудь из них, возмущенный его откровенной враждебностью, позволил бы себе реплику, которая дала бы ему повод сорваться и выместить на бедняге свой гнев. И не важно, что единственный человек, которого он охотно бы придушил, – это Крессида Тумбли. В его нынешнем состоянии сгодился бы любой объект.

Гнев делал его неуравновешенным, непредсказуемым. Непохожим на себя.

Он до сих не понимал, что с ним случилось, когда Пенелопа рассказала ему об угрозах Крессиды. Это был не просто гнев, а нечто осязаемое – оно бурлило в его жилах, пульсировало под кожей.

Ему хотелось ударить кого-нибудь, проломить кулаком стену.

Когда Пенелопа опубликовала свою последнюю заметку, Колин был вне себя от ярости. Он никогда не испытывал ничего подобного и полагал, что не способен разгневаться больше.

Он ошибался.

Хотя, возможно, это просто другая разновидность гнева, вызванная реальной опасностью, когда кто-то пытается причинить вред человеку, которым он дорожит больше всего на свете.

Как он мог допустить, чтобы такое случилось?

Он должен это остановить. Обязан.

После стольких лет беззаботного существования, когда он довольствовался ролью праздного наблюдателя, пришло время предпринять какие-то действия самому.

Колин поднял голову и с удивлением обнаружил, что стоит перед величественным особняком, служившим резиденцией Бриджертонов. Забавно, но он уже не кажется ему домом. Он вырос здесь, но теперь это дом его брата.

А его дом в Блумсбери. С Пенелопой.

Его дом там, где Пенелопа.

– Колин?

Колин обернулся, обнаружив за спиной старшего брата, очевидно, возвращавшегося домой после отлучки. Энтони кивнул в сторону двери:

– Собираешься постучать?

Колин тупо смотрел на него, только сейчас сообразив, что стоит на ступеньках Бриджертон-Хауса бог знает сколько времени.

– Колин? – снова окликнул его Энтони, озабоченно хмурясь.