Сибирский ковчег Менделеевых - Вячеслав Юрьевич Софронов

доставала его не чаще чем раз в год, чтоб протереть и смазать маслом. Дима же, застав ее как-то за этим занятием, стал выспрашивать, как и чем его заряжают. Ничего не подозревавшая Мария Дмитриевна охотно поделилась с сыном охотничьими премудростями и объяснила, что к чему.

Вскоре она уехала на один из дальних покосов, оставив детей под наблюдением верной Олимпиады. Та, занятая кухонными делами, прибывала в полной уверенности, что мальчики ушли гулять на речку, и не заметила, как Дима пробрался в дом, извлек из шкафа стоящий там штуцер и через окно подал его брату Паше. Потом он отыскал рожок с порохом, шомпол и пули, хранящиеся в промасленном мешочке, и тоже подал все это в окно. Затем уже выбрался сам и, отойдя чуть в сторону, прямо на завалинке, вдали от пригляда домашних, принялся заряжать давно не бывавший в деле штуцер.

Главное, как он понимал, было засыпать нужное количество пороха. Потому, сыпанув в дуло какое-то его количество, он остановился и вопросительно глянул на брата. Тот лишь покачал головой, давая понять, что не знает, как быть. Тогда Дима решительно насыпал еще и еще. Решив, что этого вполне достаточно, остановился. Оторвал кусок тряпицы и забил шомполом внутрь, как объясняла мать. После этого извлек из мешочка пулю, поднес ее к дульному отверстию и вновь задумался. По размеру она была явно меньше. А вот про пулю мать ничего не говорила. Просто сказала: «Забиваешь пулю…» Но как ее забивать, когда она может выкатиться обратно? Сообразив, что ее тоже нужно обернуть куском тряпицы, он так и поступил. Теперь пуля шла в ствол туго. Взяв шомпол, он вдавил ее внутрь, потом для верности нашел обломок кирпича и постучал им по рукояти шомпола. Пуля уперлась в заряд.

Дима поднял штуцер, взвел курок и стал искать, во что бы прицелиться. Увидел пасущихся внизу у речки коров и направил ствол на них.

– Ты что делаешь?! – вскричал брат. – Что нам за это будет?!

– Может и не попаду, – ответил Дима и нажал на курок, но раздался сухой щелчок, а выстрела не последовало. – В чем дело? – удивился он.

Опустил ружье на землю и стал внимательно изучать его устройство. Увидел возле основания ствола небольшой выступ, а рядом отверстие. Догадался, туда нужно сыпать порох для затравки. О чем мать тоже говорила, но он, как назло, забыл об этом. Подсыпав на полку порох, он вновь прицелился и взвел курок. Коровы все так же мирно паслись на лугу, а вот брата поблизости не оказалось. Значит, сбежал от греха подальше. Диме стало вдруг тоже страшно, и он уже не знал, стрелять или нет, но тут хлопнула дверь, ведущая в дом, и кто-то вышел, а значит мог и увидеть его и тогда все сорвется, и тогда он решительно рванул за спусковой крючок. Раздавшийся выстрел оглушил его, штуцер больно ударил в плечо, он повалился назад, упал на землю, вокруг все заволокло клубами горького дыма. Кто-то кричал, а когда он наконец открыл глаза, увидел разорвавшийся на несколько частей, словно лепестки цветка ствол штуцера, а внизу вдоль речки, задрав высоко вверх хвосты с мычанием мчалось стадо коров, ошарашенно крутящих головами.

«Не попал», – подумал он и потерял сознание.

…Увезенный матерью в Тобольск, он два дня находился в забытье и лежал, не открывая глаз. И лишь когда пригласили доктора Дьякова, и тот велел положить ему лед на голову и грудь, чтоб снизить температуру, он пришел в себя. Мария Дмитриевна, хлопотавшая вокруг сына, попыталась узнать, что произошло с мальчиком.

– Глубокий обморок после испуга. Хорошо, если не произойдет потеря памяти. Молитесь, – посоветовал Дьяков.

Пригласили приходского батюшку, отца Якова. Тот окропил больного святой водой, прочел несколько молитв, едва направился к выходу, как Дима слабым голосом попросил пить.

– А что случилось? – спросил он, как ни в чем не бывало. – Почему я здесь?

– Неужели ты ничего не помнишь?

– Помню. Что-то бухнуло и все… Гроза, что ли, была…

– Да, именно гроза, – не стала его переубеждать мать, – полежи еще, – остановила она сына, увидев, что он пытается встать.

– Хватит, пойду, – упрямо отвечал он.

Что случилось на самом деле, ему позже рассказал Павел и тоже спросил:

– Неужели ничего не помнишь? Ты же в коров прицеливался, а я испугался, что нам попадет за них, потому и убежал.

– А что коровы? Живы? – поинтересовался Дима.

– Живы, но тоже напугались. Говорят, у некоторых так молоко пропало. А меня как ты напугал. Гляжу, лежишь и ружье в клочья. Думал, тебя убило взрывом…

– Видать, пороху пересыпал. Теперь осторожней буду. Маменька сильно ругалась?

– Ты ее так напугал, что только плакала. Потом, когда тебя в город повезли, меня за уши оттаскала.

– Больно? – засмеялся младший.

– Не так больно, как обидно. Я что ли стрелял. Тебя жалеют, а я старший, вот мне и достается.

– Ладно, не хнычь, мне тоже бывает достается. Давай лучше костер в саду сделаем, – предложил он новую идею.

– Это зачем еще? – удивился Павел. – Заругают, а то еще и накажут. Вдруг пожар случится.

– Не случится. Мы маленький костерок сделаем, а потом шар склеим из бумаги и в небо запустим. Я читал в одной газете, будто французы на таких шарах людей в воздух поднимают.

– Да ну, – не поверил старший, – быть такого не может. А где мы столько бумаги возьмем?

Склеить шар им так и не удалось, а потому и костер разжигать не стали, а то бы и впрямь могли больших неприятностей нажить.

В Аремзяны Мария Дмитриевна стала наезжать из-за домашних дел реже, а потому и братья там бывали лишь несколько раз в году. Если Павлик обычно шел с местными ребятами на речку удить рыбу, то Диму тянуло в гуту, где он подолгу смотрел, как из расплава выдувают посуду. Больше всего его занимала беседа с мастерами о том, сколько и чего следует добавлять в плавильные горшки и как держать нужную температуру. Названия добавок для смесей он помнил наизусть и сам не раз просился попробовать сварить стекло, но мастера лишь посмеивались и до работы его не допускали.

Глава девятнадцатая

…А вот в гимназии, как только Дима перешагивал ее порог, интерес ко всему у него моментально угасал. Прежде всего ему не нравилось неподвижно сидеть за партой; весь урок молчать, если тебя не вызывают к доске; писать глупые, ни о чем не говорящие фразы в тетрадке или на гранитной дощечке. Учебники тоже были скучны